Читаем Испытание Ричарда Феверела полностью

— Сударь ты мой!.. Да что там, дитятко мое милое! Хочешь или нет, но говорить с тобой я буду, как мать; и что бы старуха Берри ни говорила, ты уж не обижайся — ведь ты был у нее на руках, когда тебя никак не надо было величать, и хоть она из простых, все одно, она тебя, как мать, любит. Уж кто-кто, а я-то знаю, что такое мужней женой быть, хоть и прожила-то я с Берри всего девять месяцев и самого что ни на есть худого хватила, и коли ты хочешь на беде моей уму-разуму научиться, то слушай. Что же я в конце концов получила? Ничего-то он мне не дал, разве что имя свое; а ведь Бесси Андруз ничуть не хуже, чем Бесси Берри. А он еще смеет говорить: ты была А, а теперь ты стала Б, а раз так, то ты моя АБ; говорит — запомни, мол. Негодник этакий! Туда же, шутить еще вздумал!.. Ну, словом, Берри пошел в солдаты, — тут присущая миссис Берри мягкость к ней вернулась, — вот я и говорю, Берри пошел в солдаты. Бросил бедную жену и пошел служить; это потому как он всегда много о себе мнил, за счастье почитал мундир нацепить, а то что я обниму его — не в счет! Сам это признавал. Вот он и толокся там среди кухонных шлюх разных, а для меня такое было все одно что живой в гроб лечь и хуже чем овдоветь; к слову сказать, иные почитают, что это совсем и не худо. Не было на всем свете человека, который бы умел так, как мой Берри, приосаниться, — девки-то на него заглядывались. Я и не удивляюсь, что он изнурялся. Искушения-то велики были, а силенок, видать, не хватало. Все это к тому, что молодожену — кто бы он ни был — разлучиться с любимой женушкой, да еще такой милой, — да когда сам он еще и душой чист! — разлучиться и жить порознь — так хуже и не придумать! Ведь что такое брак, дорогие мои? Нас учат, что это святое согласие. Почему же, когда человек женится, ему так на душе хорошо, — да потому, что он тогда не грешит! А кто молодых разлучает, тот их только на грех наводит. Потом только они спознают, что пасторское благословение значит, а тогда уже поздно. Разлучи их, так что будет? Да это все равно что кровь в жилах вдруг остановить, все тогда криво-накосо пойдет. Тут и раздоры начинаются, друг друга им уже и не понять. И тогда берегись, над обоими ястребы кружат, смотри, кого первого схватят. И тогда… Боже ты мой! Боже ты мой! Почитай, дьявол еще раз объявился. — Миссис Берри заломила руки и застонала. — Даю тебе один день; я даже неделю тебе дам, но это уж самое крайнее. Три месяца прожить врозь! Никакой это не брак, это уже развод! Что ей остается делать? Вдовой жить? Вдовство, да такое, про которое не скажет чепец! А для тебя, мальчик мой, чем же это все обернется? Подумать только! Три месяца холостяцкой жизни! Это мужчине-то! — тут миссис Берри сокрушенно покачала головой. — Он-то ведь никакая не вдова. Не хочу я сравнивать тебя с Берри, милый мой. Есть на свете такие мужчины — бродягами рождены, такая уж у них планида, нутро у них такое. Только мужчина есть мужчина, что бы там ни было, и я-то уж знаю, на чем он стоит, недаром я со своим столько горя хватила.

Миссис Берри замолчала. С напускным почтением Ричард выслушал эту назидательную речь. Истинность всего того, что говорила эта добрая женщина, оспаривать не приходилось, и, как все это ни звучало в ее устах смешно и нелепо, пренебречь этим было нельзя. Риптон одобрительно кивал после каждой произнесенной ею фразы, ибо видел, к чему она клонит, и готов был со всем согласиться.

Решив пояснить свою мысль примером, миссис Берри многозначительно продолжала:

— Все мы знаем, как оно бывает, когда тебе горло сдавит. — Тут уж молодым людям было не удержаться. Оба громко расхохотались.

— Смейтесь сколько вашей душеньке угодно, — сказала миссис Берри. — Я не в обиде. Говорю вам еще раз, все мы знаем, что такое, когда тебе горло сдавят. Это сразу же на легкие перекинется, в лихорадке забьешься, а там, гляди, и конец. Так вот, не давать жене с мужем жить — ничуть не лучше. На сердце кинется, чистоты помыслов как не бывало — и уж лучше смерть! Коли молодые поженились, так вся жизнь их в том, чтобы не разлучаться! Что до женитьбы с мужчиной бывает, не так уж важно. Взять, например, мастера Томсона. Пустись он где колобродить — бросать-то ему некого. Себе одному вредит, а это совсем другое дело, не то что когда вас двое или трое, — ведь кто знает, как оно обернется. Самое на то время. По мне, так придержать бы надо было молодых людей, пока они за ум не возьмутся, как бы сердце их ни подгоняло. По мне, так нечего с женитьбой спешить, и что ни говорите, а я права. Но коли уж все приключилось, коли их закон соединил и плоть их слилась воедино, одно только скажу: разлучи их сейчас, так будут они что кометы по небу скитаться и никому не ведомо, что с ними станется!

Произнеся эти слова, миссис Берри перевела дух так, как будто истощила их запас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза