Да даже его холодная ярость после моей выходки с бывшим и последующий поцелуй ошеломляли. Я помню своё состояние в тот момент. Я сказала, что он пугал меня.
«Себя тоже», — ответил Стас тогда.
Воспоминания становятся не только всё более яркими и волнующими, но и осязаемыми.
Стас целовал так, будто не было ничего важнее, чем получить мой отклик. Эти поцелуи были личными в самом сокровенном смысле этого слова. Для обоих. Такое не сыграешь.
Я убеждала себя, что он просто был хорошим актёром. Но то, что я чувствовала тогда, это отрицало.
А то, что услышала сегодня… В мыслях снова звучат слова Стаса обо мне. Олицетворение своего имени.
«Самое страшное, что может случиться с человеком — потеря веры. Я согласен с этим».
Сколько же всего я не замечала! Или просто не хотела видеть…
Круговорот проникновенных взглядов, отчаянных поцелуев, редких моментов его забвения и сегодняшних слов выливается в твёрдое и уверенное:
— Но теперь я знаю.
Я ведь поняла ещё тогда, когда он объяснил, почему добивался моей ненависти.
— Тебе пора, — жёстко говорит Стас.
Видимо, он понимает — я готова озвучить это.
Его возражение не может остановить меня. Только не сейчас.
— Ты любишь меня, — говорю я, осмелившись посмотреть на него.
Взгляд Стаса привычно отчуждённый. Маска словно срастается с ним. Усмешка — реакция на мои слова.
Но меня теперь не обмануть.
— Ты действительно меня любишь, — сказав это снова, глядя на него, окончательно убеждаюсь. — Можешь отрицать это передо мной, но ты знаешь, что я права.
Стас допивает остатки вина прямо из бутылки. Молчит некоторое время. А я не решаюсь сказать что-то снова. Да и в этом нет нужды. После сделанного мной вывода важнее услышать Стаса.
— Что ты хочешь? — вдруг спрашивает он.
Я ожидала любой другой ответ, отрицание или даже согласие, но никак не этот вопрос. Хотя он не вызывает сложностей. Теперь, когда я окончательно поняла его чувства, стало проще и со своими. Страх отпадает, они открываются.
— Я совсем тебя не знаю. Ты не позволял себе быть настоящим ни со мной, ни с кем-то ещё. Но… Я не хочу прощаться. Я хочу исправить это.
Слежу за его лицом, говоря это. Стас не прячет взгляд, но безэмоциональная маска не дрогнула. Он явно научился закрываться.
— Хочешь сказать, что прощаешь мне всё? — небрежно и почти даже грубовато бросает Стас.
Но мне видно, что на самом деле ему очень важен ответ.
После всего сказанного и мной, и им я не могу больше злиться. Да и он давал понять, что жалел о своих действиях.
— А ты просил прощения? — вместо ответа спрашиваю я.
Теперь всё зависит от него. Оставлять меня в своей жизни, или окончательно замкнуться.
Выбор непрост. Для этого Стасу надо отпустить прошлое и простить себя.
Пауза не такая долгая, но я словно физически чувствую, как закрытый циник борется с настоящим, совсем другим, Стасом. С тем, который всегда был, но так редко позволял себе проявляться.
Я почти не дышу и не шевелюсь. Будто боюсь спугнуть его любым лишним звуком. Хотя Стас явно погрузился в себя.
Тишина не давит, но держит в напряжении.
— Прости, — наконец выдыхает он. – Прости меня…
В этих простых словах столько раскаяния, что не остаётся сомнений — борьба закончена. Окончательно.
Да, ещё со многим предстоит разобраться, но теперь всё будет легче.
Я киваю и улыбаюсь. И впервые за долгое время это не та нервная улыбка, которой я успокаиваю себя. А настоящая, искренняя, несдерживаемая.
Глава 15
В тот вечер я быстро ушла. Между нами сохранялась напряжённая атмосфера. Я простила его, но Стас себя — нет. Не до конца…
И я поняла, что ему нужно время. Но не учла, что не только это.
Стасу оказалось нужнее искупление. Он не позволял себе видеться со мной целый месяц. Такой же срок, что и во время нашей сделки. Стас давал время мне — отвыкнуть, жить дальше. Казнил себя, в то же время исправляя ошибки.
Мне позвонил босс. Он извинялся. Говорил, что я всегда могу вернуться. При этом не предлагал мне более высокую должность или зарплату: явно не хотел показывать, что его вынудили. Но я чувствовала: это инициатива Стаса.
Я отказалась. Не хотела снова увидеться с коллективом, который видел меня в той щекотливой ситуации. Но, словно уловив это, мне стали звонить бывшие коллеги. Говорить, что я, по сути, была жертвой ситуации и меня не за что винить. Сочувствовали, подбадривали.
От этого вдруг и вправду стало легче, хотя я догадывалась, что и здесь не обошлось без Стаса. Но на душе постепенно появилась лёгкость вместо глубоко спрятанного стыда. Более того, я вдруг поняла, что стала сильнее.
И не только из-за преодоления этого препятствия. Трудности закаляют — это точно. До Стаса я не отстаивала себя. Я бы не решилась поговорить с бывшим, не поставила бы точку, не села бы за штурвал и не высказывала бы свои мысли напрямую. Теперь ничего из этого не вызывало проблем. На душе появилась непривычная раньше гармония.
Стас мог бесконечно казнить себя, но я уверена: он тоже это понимал. Чувствовал.
Вскоре после моего отказа восстановиться на работе, мне пришёл перевод крупной суммы и подпись.