Я глотаю комок в горле. В голове проносится более чёткое воспоминание того дня, заглушая все предположения. Тогда, восемнадцать лет назад, Стас выглянул поверх обломков, загораживающих проход. Именно в этот момент мы и пересеклись взглядами. Я была на руках художника, несущего меня к выходу, пока мальчик оценивал шансы выбраться из завала к двери на улицу. И где-то в этот момент Стаса окликнула его ослабевшая мать.
Я знаю, чем окончится эта история. В глубине души тяжёлым комом поселяется непобедимое предчувствие.
— Я проверил, насколько вместительное отверстие для нашего с мамой выхода наружу. Время шло на секунды. Она не пролезла бы. Я не успел бы разгрести завал, не было столько сил. Даже с её помощью. Она окликнула меня и попросила выбраться одному. Я не стал и побежал к окну. Не самое удачное решение, но экстренная мера. Пластик не бьётся. Мама слишком надышалась гарью. Мне не хватило времени. Я вынес труп, и сам был почти им.
Сказав эти страшные слова так же непроницаемо, Стас снова отпивает глоток вина. Морщится, словно оно вдруг стало горьким.
— Потом — больница и детдом. Даже на её похороны не попал.
По крайней мере, больницу ему явно вызвал художник. Хоть не настолько был жесток. И похоронил мать Стаса тоже явно он. Кому ещё?
Решив так, я испытываю небольшое облегчение. Возможно, Руслан Георгиевич даже чувствовал вину. С ним было не всё потеряно.
Только вот мать Стаса уже не вернуть…
— Мне очень жаль, — искренне говорю я дрожащим от переполняющих эмоций голосом. — Наше спасение не должно было стоить жизни твоей матери.
Но ведь, несмотря ни на что, это не моя вина. Я напоминаю себе, что была ребёнком и на что не могла повлиять.
— Я знаю, что тебе вправду жаль, — вдруг соглашается Стас. — Это было его решение. Вряд ли он вообще считал прислугу людьми, чтобы с нами считаться. Ты тут не при чём.
Неожиданные слова. Разве он не возненавидел меня тогда и не планировал дальнейшую месть?
Я вспоминаю, как в тот злосчастный аукцион Стас сказал, что не держит прислуги. Хотя он-то уж точно мог бы, ведь стал намного богаче и влиятельнее художника.
Видимо, это принцип. Сформировавшийся с детства.
— Тогда почему ты изводил меня? — я решаюсь спросить прямо.
— Хотел, чтобы ты меня ненавидела.
Я нервно улыбаюсь. Делаю новый глоток для успокоения.
Почему-то начатая сейчас тема воспринимается ничуть не легче, чем разговор о давней трагедии. Волнение то же, чувства — смешанные.
— Странное желание, — говорю я, перебивая мысли голосом.
Не хочу погружаться в себя. Лучше послушать его.
— Попробую объяснить. Когда мне исполнилось восемнадцать, я получил самостоятельную жизнь и квартиру от государства. И тут же взялся за бизнес, который успел хорошо изучить. Он обещал перспективы, и я не прогадал с выбором. Упорная работа дала мне в двадцать три всё, что у меня есть сейчас. В дополнительной прибыли я не нуждаюсь, а потому почти весь поступающий мне заработок распределяю то в малоимущие семьи, то в укрепление нужных мне связей.
— Да, я слышала про твои связи, — встреваю, вспомнив слова Дарьи Михайловны.
Интересно, почему Стас рассказывает настолько подробно, возвращаясь в прошлое? Хочет выговориться? Или сознательно тянет, прежде чем перейти к самому сложному?
— Трагедия детства не выходила из моей головы. Ты — тоже. Мои агенты разыскали тебя, и вскоре я знал о тебе почти всё, что ты позволяла узнать кому-либо.
Вот так просто и неожиданно он говорит то, что буквально выбивает пол из-под ног. Хотя вряд ли это было так уж неожиданно — что-то подобное я могла предположить.
Стас разворачивается, смотрит на меня. Но я не отвечаю ему взглядом.
— Они следили за мной? — еле слышно уточняю.
— Для получения информации в этом не было нужды, — словно не заметив моего смятения, продолжает прямо говорить он. — Но я был на вручение аттестатов в твоей школе. И на твоей первой конференции. Твоя фирма — франшиза одного из моих активов. Одна из самых внушительных по сумме моих покупок. Я не знаю, зачем я всё это делал. Не то чтобы я винил тебя в случившемся… Это была какая-то одержимость.
Он говорит безжалостно, но скорее по отношению к себе.
Не знаю, как реагировать на такую исповедь. Я даже не мог понять, что чувствую сейчас. Множество ярких и противоречивых эмоций вместе вызывают какой-то сумбур в голове.
Я просто раздумываю над его словами. Вспоминаю памятные моменты своей жизни, о которых он упомянул.
Я не видела его там. Хотя я тогда не обращала внимания ни на кого из присутствующих — так было проще справиться с волнением. Неудивительно, что не заметила его.
C этим ладно. Да и то, что Стас — фактически владелец моей фирмы хотя бы объясняет, почему он так быстро разобрался с моим проектом.
Но другие его слова… Он практически жил моей жизнью, стремился стать неотъемлемой частью. Ещё до знакомства. Одержимость? Разве можно было настолько увлечься посторонним человеком?
Безумие какое-то.
Я вдруг понимаю, что он говорил в прошедшем времени. Готов поставить точку?..