Испытание временем

Это было жестоко с моей стороны, Леон Абгарович вел тяжелую войну с ее президентом, и близился день, когда победа достанется противнику. Два года спустя после нашего разговора знаменитый физиолог своим отказом закрыть в Колтушах лабораторию генетики и выполнить приказ Академии наук предрешил свою судьбу. Его сняли со всех должностей и оставили лишь заведующим лабораторией в Институте имени Лесгафта.

Чтобы смягчить неприятное впечатление, я поспешил добавить:

— И в лаборатории профессора Гурвича, где я изучал природу митогенетических лучей, пособия из медицинского курса не понадобились мне.

— Что ж, я вам не помеха, — сдержанно произнес ученый, — знакомьтесь с нашими лабораториями, понадобятся мои объяснения — милости просим, я к вашим услугам.

Весьма своеобразно сложилась судьба Леона Абгаровича. Он рано возмечтал стать врачом, однако желание это продержалось лишь до второго курса. Первая же лекция Павлова подсказала ему другой путь — не врачом, а физиологом будет он. Осуществить это студенту не удалось, место в лаборатории досталось по конкурсу другому. Пришлось четыре года врачевать во флоте. Снова судьба привела его в лабораторию Павлова, благополучно защищена диссертация, и опять невезение — Павлов им недоволен, слишком часто его отчитывает и круто обходится подчас.

— Я вынужден оставить лабораторию, — с грустью объявил молодой физиолог ученому, — я, видимо, не гожусь вам в помощники.

Павлов окинул его испытующим взглядом и невозмутимо спросил:

— Это вы насчет чего? Не оттого ли, что я ругаюсь?

— Зачем мне вас раздражать? — виновато развел руками помощник. — Мне, я думаю, лучше уйти.

— Нет, не лучше, — благодушно усмехаясь, проговорил ученый, — все наладится и будет хорошо.

Прошло немногим больше десяти лет — и ученый и его помощник расстались. Орбели был избран профессором медицинского института в Ленинграде, и Павлов по этому поводу с грустью сказал:

— Что ж, пожелали стать профессором — пожалуйста… А то, может быть, останетесь?

Вот что послужило причиной ухода Леона Абгаровича в институт.

Его давно уже одолевало желание вникнуть в природу наследственных свойств организма. Не временные связи, возникающие в течение жизни, а извечные, доставшиеся нам от далеких предков, занимали молодого ученого. Живой организм является на свет с установившимися врожденными связями. В течение тысячелетий формировались они по тем же законам, по каким образуются наши навыки в недели, дни и часы. Куда они деваются? Исчезают или сохраняются подспудно в организме, чтобы в известный момент дать о себе знать?

Орбели допустил, что древние свойства не вытесняются новыми врожденными связями, а лишь затормаживаются, и надеялся воочию это разглядеть.

Первым доводом в пользу такого предположения служит особое свойство сердечной мышцы. Она сохраняет способность автоматически сокращаться, и эту самостоятельную деятельность нервы лишь регулируют. Похоже как бы на то, что древняя и более поздняя функция умещаются рядом. Сохранилась ли эта двойственность лишь у сердечной мышцы, нет ли ее также и у скелетной?

Давно известно, что если у животного перерезать двигательный нерв скелетной мышцы, в ней спустя несколько дней возникнет некое подобие автоматизма. Мускулатура, словно движимая какой-то внутренней силой, будет неправильно и непрерывно вздрагивать. И еще одно свойство возникнет в ее тканях: химические вещества — никотин и ацетилхолин, неспособные приводить в действие нормальный скелетный мускул млекопитающегося, эту мышцу сокращают. Утратив контроль двигательного нерва, мышца словно оказывается в условиях, несвойственных ее уровню развития. Из недр прошлого восстает древняя функция, чтобы вернуть свою власть над ней. Возвращает свое господство над мышцей и ацетилхолин, способствующий лишь сокращениям мускулатуры у амфибий, рептилий и птиц.

Орбели восстанавливает рассеченный нерв, сшивает разобщенные концы, выжидает, когда нерв срастется, и на его глазах — автоматизм мышцы исчезает, а с ней и способность сокращаться под действием ацетилхолина.

Опыты, проведенные на собаках, были повторены на азиатской и египетской саранче. И здесь мышца, лишенная двигательного нерва, начинала ритмично сокращаться, проявляя автоматизм, сходный с автоматизмом сердца.

Какую же новую страницу в истории физиологической функции открыл ученый?