Испытание временем

Он установил, что различные ткани в одном и том же организме находятся на разных ступенях развития. Одни железы действуют под влиянием раздражений, приходящих из окружающей среды, — например, кишечные железы у высших позвоночных, в том числе и у человека. Другие железы — слюнные, желудочные и поджелудочная — возбуждаются под действием нервного механизма и веществ, приносимых током крови. Слюнная железа почти целиком подчинена нервным влияниям. Без импульса из центральной нервной системы деятельность ее невозможна. Стоит, однако, перерезать нерв, вызывающий слюноотделение этой железы, и слюна станет выделяться непрерывно, как выделяется секрет железы, возбуждаемый окружающей средой. Достаточно вновь восстановить рассеченный нерв слюнной железы — и повторится то же, что и со скелетной мышцей после соединения концов рассеченного двигательного нерва…

В раннюю пору своей долгой истории скелетная мышца была независима. Нервы не управляли ею, она подчинялась воздействию окружающей среды. Со временем нервы-пришельцы пронизали мышцу и стали регулировать ее отношения со средой. Она все еще развивала свою деятельность собственными средствами, но ее сила и слабость, способность сокращаться больше или меньше, уже зависели от нервов. Они сильно урезали ее «свободу». Следующая ступень развития скелетной мышцы была полна ограничений. Ей не давали откликаться на химические раздражения, приходившие из окружающей среды; их становилось все меньше, и оттого слабел ее самодействующий аппарат. Нерв подчинил мышцу центральной нервной системе.

Поиски механизмов, упрятанных природой от взоров науки, продолжались.

Чтобы проследить, как формировалась центральная нервная система в далеком прошлом, в каком порядке в нее включались различные отделы — сразу целиком, постепенно или частично, ученый обратился к ранним стадиям утробного развития животного. Опыты производились на извлеченном плоде крольчихи, сохранившем связь с пуповиной матери. Вскоре выяснилось, что до семнадцатого дня с момента зачатия зародыш на раздражения не реагирует. Постепенно включаются различные участки тела и в конечном счете — части спинного и головного мозга.

Орбели задался целью найти границу врожденного и приобретенного, чтобы отделить то, что организм принес с собой в день рождения, от того, что наслоилось впоследствии.

Моделью для исследования избрали птиц, рождающихся, подобно человеку, неспособными к самостоятельному существованию. Их недостаточно сформированная нервная система и врожденные механизмы рано подвергаются влиянию внешней среды, образуя причудливое переплетение.

Были прослежены все инстинкты — гнездостроения, кормления птенцов, влечение к насиживанию и даже дальние перелеты, — и выяснилось, что эти врожденные свойства непрерывно совершенствуются жизненным опытом. Птицы, выросшие вне круга птиц, остаются под властью инстинкта и столь беспомощны, что неспособны ни строить гнездо, ни спариться, выпущенные на волю не могут достать себе корма и спешат вернуться под гостеприимный кров человека.

Таков был ответ из птичьего царства.

Леон Абгарович прочитал мою рукопись, одобрил ее, и тут между нами произошел такой разговор.

— Вы много раз в своей жизни меняли свой творческий курс. Мечтали быть врачом, а став им во флоте, предпочли физиологию и ушли к Павлову. У Ивана Петровича вы оставались недолго и увлеклись идеей, сравнительно далекой от временных связей, которым были двенадцать лет верны… Чем объясняются эти переходы?

На короткое время вопрос мой озадачил Леона Абгаровича и, судя по ответу, был ему неприятен.

— Вы ошибаетесь, я на школьной скамье мечтал уже быть сотрудником Павлова. От временных связей я не отрекался, что же касается врожденных, то они не меньше интересовали и Ивана Петровича. Это он установил, что временные связи наслаиваются на врожденные, регулируя и обогащая их.

Меня удивило желание этого человека стать в одном ряду с десятками и сотнями безвестных павловских помощников, которые добросовестно повторяли идеи учителя, не слишком обогащая их новыми. К лицу ли ему скрывать от меня свою оригинальность и независимость мышления?

— Павлов действительно изучал закономерности врожденных связей, — продолжал я настаивать на своем, — но отнюдь не их происхождение, возникновение и связи между древними и более поздними формами. Это вы заглянули в душу крольчонка весом меньше грамма и выяснили сроки и последовательность пробуждения его чувств. Это вам понадобилось развенчать могущество инстинкта у птиц и доказать, что без повседневного жизненного опыта его значение невелико.

Ему, должно быть, понравилась моя настойчивость, и он спросил:

— Сказать вам всю правду? Или вам достаточно некоторой части ее? Ведь вы нашу беседу обязательно внесете в книгу, обещайте, что разговор останется между нами.

Я обещал.