Испытательный пробег

Так вот и познакомились.

Майор оказалась женщиной решительной и знающим специалистом, чего личный состав водителей никак не ожидал, поскольку принято считать женский пол не способным к технике. Разумеется, ротные знатоки начали проверку. В каждой роте свой Левша, каждый с вывертом:

— Товарищ майор, чего-то у меня компрессии нет, полагаю, синусоиду из графика выбивает к шутам, если оно начертить.

— Товарищ майор! У меня не фурычит, ума не приложу.

— Товарищ майор автотракторной службы, а у меня не тянет, глохнет на малых оборотах.

Она выслушает, скажет:

— Открой капот. Заводи. — Послушает, наклонив голову, потом прикажет: свечу во втором цилиндре подверни, ремень натяни, бензонасос не трогай, из трамблера что прилепил туда вынь, и больше мне таких шарад не задавайте. Два наряда вне очереди. И вам — два наряда. Старшине скажите, за то, что глупые опыты проводили на боевых машинах, что уставом категорически запрещено!

Скоро майора стали уважать и побаиваться: строгий командир. И за глаза называли автотракторной Коломбиной, так вот почему-то выдумали водители. Поди пойми! Откуда Коломбина — неясность в данном вопросе. Песня была, может, поэтому:

В недалекой глухой деревушке Коломбина с родными жила.

До семнадцати лет не гуляла,А потом себе друга нашла.

— Видали? — она возмущалась. — Они мне загадки загадывают! Ребусы! Да я адъюнктом у Чудакова в Академии моторизации и механизации Красной Армии служила, когда вы еще небось и осоавиахимовских ускоренных курсов не кончали! Разберусь, но совет мой — не ковыряйтесь в моторах, умельцы! Не знаете — спросите, на то он и инженер рядом. И на свой взгляд заради бога ничего не усовершенствуйте. Машина рассчитана, ее не просто так делали.

Некоторые, кто посмелей, поддакивали:

— Машина, она, товарищ майор, так точно, как женщина, — любит ласку, чистоту да смазку.

Она только глазом блеснет.

— Ни машины, ни женщины умельцев не любят! — «Умелец» — это у нее вроде ругательства было. И уж кого так обзовет, хуже не надо! — Не калечьте вы мне технику! — кричит. — Что проку в ваших ковыряниях, когда после этого все вдесятеро прежнего ломается. И бензина-то вы жрете сверх всякой меры, и запчастей на вас не напасешься.

А ведь военное время водительскую душу при всем при том тешило. Чего уж… Сколько по обочинам, по дорогам разбитых машин натыкано! Иномарки и наши стоят. На сиденьях снег. Легковушки, бронетранспортеры, тягачи… Отвалил в сторону, тормози, трофейничай на всю железку. Однажды в пустом «опеле», залитом кровью, Иван Горбунов нашел генеральскую фуражку. Ну это так, неглавное. Главное — любые детали снимай. А потом, глядишь, одно заменил, другое подделал — шибче всех поехал. Самому приятно, и друзья — со всем нашим уважением. Однако тут нужна осторожность: просто водители плохо знают технику, на которой ездят, это Горбунов давно понял. Это все разговоры, мол, инженеры думали, думали, головы ломали, а тут наш-от паренек такое отчубучил, сварил, сварганил, — так сами водители не верят. Только разве на душе теплей, вроде опять нас хвалят. Ум, ведь он, сказано, с придурью должен быть.

Ей слово «деталь» не нравилось.

— Немецкое слово, — сердилась, — «ди тайль», а по-русски надо говорить — «часть».

— «Кучер» — тоже немецкое слово, а какой русский не любит быстрой езды? — ей капитан возражал. — Zum Teil[2] — это только так, Валентина Петровна.

— После войны разберемся.

Вот и весь разговор, но именно она, майор Горюнович, была главной причиной того, что Иван Горбунов с некоторых пор заимел высокое понятие о инженерном звании. И, случалось, вспыхнет среди водителей спор, кто главней для народного хозяйства, кто первейшую роль играет в нашем обществе, водитель или инженер, сердился: «Кто главней? Кто главней? Да никто не главней! Работы разные…» И майора своего вспоминал с большим уважением.

Когда младшая дочь закончила школу и встал вопрос, что дальше делать, куда идти, в институт или учеником продавца в Первомайский универмаг, как настойчиво советовала школьная подруга Ритуся, Иван Горбунов, чувствуя ответственность минуты, подсел к дочке, большой черствой ладонью погладил девичье плечо. Испугавшись мягкости ее кожи, сглатывая комок и явно ощущая, как его душа, пропахшая бензином, падает в воздушную яму, сказал, но так, чтоб никаких жалостливых ноток в его голосе не чувствовалось, не надо этого:

— Теперь, Люся, мой тебе совет… Как папа… Как твой отец, значит, в Высшее техническое училище пойдешь, в Бауманское. Там у меня фронтовой друг, наш помпотех, в профессорах. Профессором работает. Вот телефон, держи. Позвонишь, она тебе все расскажет, Валентина Петровна. Скажешь, я — Ванина дочка. Горбунова.