Испытательный пробег

— Я звоню, Арнольд Суренович, его на месте нет.

— Хорошо. Продолжайте поиск.

Игорь расстроился. После обеда подловил Самого в коридоре, еще раз попытался объяснить, что видится ему в сложившейся ситуации, какие могут быть последствия, если не принять самых энергичных мер. Арнольд Суренович вроде бы смягчился. Потер лоб, пообещал вернуться к предлагаемой теме после того, как подготовит ответ по экспертизе — для Минавтопрома делали, — а уже позже внимательно познакомится с обоими письмами. Что-то они ему ну никак не внушают доверия. «Впрочем, чего не бывает на белом свете, чего не бывает…» — вздохнул он, дружески похлопав Игоря по плечу, и скрылся.

— А как насчет командировки? — скромно поинтересовался я. — Ехать мне или подождать?

— Съезди. Чего ж не съездить? — пряча взгляд, медленно произнес Игорь. — Тем более, это его личный замысел. Он с ним носится. Но почто он тебя так, аж на двадцать дней, ума не приложу! Тут ведь он по стопам учителя своего Евгения Алексеевича Чудакова идет, тот тоже, начав с автомобиля, перешел на проблемы машиноведения вообще, институт академический возглавлял. Ему большой диапазон видится: у нас производство в сотнях тысяч, в миллионах штук, а там какой-нибудь блюминг или шагающий экскаватор в единичном экземпляре строится и существует. У нас потребитель в период езды по буграм да по болотам обратную связь осуществляет, выражая свои претензии, мы поправки вносим, рекомендации производству даем, а там вся надежность уже от конструктора зависит еще на листе, еж твою!

— Ты-то меня не убеждай, друг мой, — говорю я и ветреным вечером, возвращаясь домой, замечаю, что все крутятся у меня разные мысли, относящиеся исключительно к проблеме «чистого выхлопа», и щемит сердце. Я наполнен торжественной грустью и не должен расплескать ее, я Кузяева-старшего вспоминаю, как мы неторопливо идем вдоль главного конвейера, оба собой довольные, Игорь торопливо поспевает за нами, капризничает. Потом, вдруг оживившись, ввертывает из Уэллса, из «Войны миров», про механические загребущие руки жестоких инопланетян. А вокруг буднично — понедельник, начало трудовой недели, — работает большая сборка. Вся в движении, в обсчитанном ритме. Гремит металлом о металл, слепит электросваркой, отраженной от белого облицовочного кафеля, но это в стороне, это, собственно, к сборке касательства не имеет, визжит электрическими гайковертами так, чтоб сразу прикрепить к ступице колесо, стучит деревянными кьянками по капотам, чтоб хорошо закрывались. Хлопают автомобильные дверцы. Ревут, взревывают автомобильные моторы, как это только получается, что все оживает

в заданном месте! — и в дневном электрическом свете далеко на конце линии поднимается лиловатый выхлопной дым.

Мимо нас, мягко похрустывая новой резиной, проехал зеленый высокий грузовик. Я лицо человека вижу за рулем. Отрешенное лицо. Все в себе. Он не смотрит на меня, пешехода, идущего по земле. Он рулит. Судьба машины в его руках. Он там, высоко, вознесенный надо мной, весь в своей ответственной работе. Не такой, как я. Я уважение к нему чувствую, как всякий прохожий зевака к тому, кто при деле — роет посреди улицы за дощатым забором котлован, в грязной спецовке протягивает кабель в уличный телефонный колодец. Мне нестерпимо за руль хочется. Чтоб так же, как он.

Степан Петрович потирает руки, рассказывает свою биографию. Ему торжественно, а потому он свою роль в огромном процессе хочет почувствовать. Естественное человеческое желание, возникающее в общении с огромным миром машин и механизмов. «Спроси меня: Степан, ты чей будешь? Я скажу, что я и весь мой корень крестьянского звания», — говорит он. Я вспоминаю подробности его рассказа, собираясь в командировку, укладывая приготовленные женой вещи — рубашки, носовые платки… Тогда он рассказывал еще об одной встрече. А именно о том, я помню, как участвовал он в показательном, демонстрационном пробеге, новые машины по автохозяйствам возили, опытные водители делились приемами своей работы, показывали с руки, как хирурги, толковали об особенностях конструкции грузовых автомобилей московской марки, и вот встретился Степан Петрович с одним человеком.