Испытательный пробег

Мы часто говорили о конвейере. Не о том, как человечество нашло решение, как возникло поточное массовое производство. Нам было ясно, что, разделив весь процесс на операции, иллюзия возникла — все прекрасно! И вроде никакой квалификации не надо и производительность: бери парня из деревни конопатого, он всю жизнь одну и ту же втулку будет в паз вставлять или проводок к проводку подсоединять на свое место, и лады. И прекрасно-то как! Но не тут-то было! Конвейер, который человека до придатка к себе низвел, заставил его же цену почувствовать. Цену его живых рук, цену его живой мысли. И то, что нет постоянных решений, это конвейер с такой очевидностью показал, настаивали мы и удивлялись полному совпадению наших взглядов. Вот его выстроили, отлаженный, четкий, со своим ритмом, тысячи служб на него заналадили, чтоб в данную точку на сборку с точностью до секунды свой размер, свой цвет, — синий, красный, голубой — иначе встанет. А появилась новая идея, и все, с таким трудом собранное, закачалось. Летит к черту. Снова все начинай! Ну не совсем на пустом месте, но вроде с нуля. Кто сомнение внес, идею подал? Кто виноват? Человек живой, обыкновенный, чтоб не сказать, жалкий, со своими реалиями: брючки на нем мятые, шаркающая походка, портфельная ручка обмотана красной изоляционной лентой… Он с главным конвейером рядом — муравей, движущаяся точка, солнце бьет ему в спину (дневной свет), когда он идет от распахнутых выездных ворот, и острые солнечные лучи веником, как в утреннем лесу, пронизывают лиловатый выхлопной дым, стелющийся над рифленым цеховым настилом. Мы чуда от человека ждем. Поняли. Технически обосновали — от него. Оно, наверное, просто, если чушки чугунные лепить с одной целью, чтоб давай, давай и глаза на лоб. А когда умная машина идет, в ней одной сколько всего завязано! Она конструктора грамотного требует — дай; ей умелого сборщика надо, чтоб он гаечки завинчивал, а не просто кувалдой вбивал, — и так сойдет, это кроме автоматических линий, специальных станков, литейных машин, ковочного, штамповочного оборудования; ей художник требуется, потому что у каждой фирмы своя модельная политика. Некрасивую сделаешь — не возьмут. Не нужна. А как такого художника воспитать, чтоб он линию чувствовал и бешеный ритм завтрашних слепящих дорог, и инженера такого? Как им молодые мозги поставить, мыслить их научить, чтоб они дело свое на уровне делали; не просто сидели на рабочих местах, позевывая с девяти до семнадцати? Все завязано. Все! Может, музыка нужна? И симфонии, и книги для того пишут, и картины в тяжелых рамах висят, и какой-то человек, не обращая внимания на то, что соседи, колотят в стену, играет на трубе, пытаясь выразить мысль, которая ему не дает покоя, и кто-то другой ее подхватит? Соль, ре, си-бемоль, фа-диез… Риторическая фигура в музыке барокко. А не будет всего этого, и машины не будет. Не получится. Не возникнет на пустом месте в лопухах. Вот и стал он, автомобиль, выразителем человеческой стоимости, уменья, рабочей квалификации. Самая массовая машина века, скорлупка из металла и синтетики, иллюзия твоей защищенности, определившая цену времени. Скорости и ускорению. Автомобиль, а не самолет, не ракета… Сыплет холодный дождь, а в кабине тепло, и на ум приходят разные мысли. Ровно гудит мотор. Отмахивают вверх-вниз щетки стеклоочистителя, и желто светится под рулем круг спидометра. Все движется. Совершает движение Вселенная, плывут по своим спиралям согласно законам незыблемой небесной механики планеты, кометы и галактики, и равный среди равных, по таким же законам, живой, вместе со своим автомобилем движешься ты, и тебе торжественно. Мы свой век автомобильным должны называть. И будем называть.

— Ну сколько самолетов в год выпускается на грешной земле всеми авиационными заводами? Сто тысяч? Двести? Нет, друг мой. Меньше. Много меньше. То-то и оно, — говорит Игорь, расхаживая по комнате. — Мы ведь каждую минуту не думаем о том, что каждый шестой житель в индустриально развитой стране прямо или косвенно связан с производством да обслуживанием автомобилей. Нам задуматься надо. Каждый шестой!

— Дарю название для очередной статьи в «Четыре колеса»! Оцени — «Каждый шестой»! Неплохо, верно?

— Не понял.

— Заголовок предлагаю.

— Годится. Вот из-за того, что каждый шестой занят автомобильным делом, коренные перемены в общепринятых, сложившихся технологиях производства и в конструкциях автомобиля весьма затруднительны. Это означало бы резкое перераспределение занятости в смежных с автомобилестроением отраслях. Все вылизано. Мы живем во времена автомобильного декаданса. Изысками удивляем. Я это понимаю, сижу, не высовываюсь. А он встал. Уважаю! Ведь тут как: я заводской инженер, сначала у меня улыбка, а потом: а вдруг, если? И мурашки по спине, и восторг, я же понимаю, о чем речь!

— Игорь, я тебя очень прошу. Я уезжаю. И на двадцать дней.

— Геннадий Сергеевич, дыши спокойней, поезжай себе. Меня это заинтересовало, сейчас всех своих и наших соберу, на ноги поставлю, ты ж меня знаешь.

— Знаю, — сказал я.