Испытательный срок для любви

Егор поссорился с матерью. Из-за чего я не поняла, только мы с Олегом Егоровичем его крик услышали. А потом он такой злой был. Я его таким никогда не видела. Даже не могла подумать, что этот наглый, вечно улыбающийся мужчина таким страшным может быть. Сижу в машине. Минуты тянуться непозволительно долго. От волнения в животе появляется вакуум. Кажется, что случилось невероятно ужасное. Наверное, он и с отцом рассорился. А как же Марк? Бедный малыш станет свидетелем всех этих криков и взаимных упреков. Порываюсь вернуться в квартиру и увести мальчика, но дверь подъезда распахивается с бешенной силой, и к машине несется Егор. Злой, как черт. Но теперь по мимо злости на его лице появилось еще что-то. Боль? Страх? Усталость? Не пойму.

Он рывком открывает дверь внедорожника, садится на сиденье и ощупывает карманы в поисках ключей. Я протягиваю ему ключ зажигания, который все еще прижимала к груди с того момента, как сама села на пассажирское сиденье. Он молча берет ключ, лишь кивнув в знак благодарности, заводит машину, и мы резко трогаемся. Я пристегиваюсь молча, понимаю, что сейчас не лучший момент для вопросов. Машина набирает скорость, я вжимаюсь в сиденье и нащупываю рукой ручку двери. Мы уже превысили восемьдесят километров в час, когда я набираюсь смелости попросить его сбавить скорость. Егор, как будто не слышит меня, я повторяю просьбу и добавляю «Мне страшно». Эта фраза действует на него, он бросает взгляд на спидометр, сбрасывает скорость и съезжает на парковку у какого-то мини-маркета. Он упирается лбом в костяшки пальцев, лежащих на руле.

Какое-то время мы оба молчим. Я понимаю, что ему сейчас очень плохо. Максимально плохо, но не знаю, что сказать или сделать. Поэтому молча кладу руку на его плечо, поглаживаю его. Хочу, чтобы он знал, что я рядом. Время тянется, кажется еще медленнее, чем, когда я одна сидела и ждала. Слышно, как сзади нас проносятся машины, как смеются ребята, вышедшие из магазина, как заливисто лает мелкая собачонка на поводке у гламурной кисули, гордо шествующей мимо магазинчика. Только тут внутри машины тишина.

Наконец-то Егор поднимает голову и растирает лицо руками.

— Хочешь пить? — спрашиваю я так, как тишина мне уже не выносима, а спросить, что случилось я боюсь.

Егор кивает, и я протягиваю ему бутылочку детской воды, валяющуюся на заднем сидение. Мужчина вертит в руках бутылку и грустно ухмыляется.

— Юль. У нас с тобой все серьезно. Сейчас мы пара. — он не спрашивает, а безапелляционно утверждает

— Конечно. Мы же еще утром это решили. Ну перед тем, как ты хотел меня скинуть в ледяную воду, — моя слабая шутка вызывает у него вымученную улыбку.

— Скажи мне… — он колеблется

— Что сказать?

— Да, ладно ничего. Проехали. Что-то я устал. Сейчас соберусь и отвезу тебя домой.

— Ты не останешься со мной?

— А ты хочешь, чтобы я остался?

— Хочу. Егор, что произошло? Ты на меня так рявкнул… Я испугалась. Ты на своих подчинённых тоже так кричишь? Если да, то я с тобой работать не стану больше.

Пытаюсь его разговорить. Всегда, когда у меня случалось, что — то плохое и мама не могла выяснить, что, то она начинала вести бредовый разговор ни о чем. И в конце я начинала смеяться.

— Только подумай, ты на меня закричишь, а я тебе и ничего сказать не смогу. Буду стоять и глазами хлопать. Нет, я еще расплакаться могу. Ты как к женским слезам относишься? Зато, если я расплачусь на работе, тебя вина загрызет, что ты меня до слез довел. А дома я тебе ужин пересолю в отместку. А если мы поженимся? Нет, одно дело ты на меня, как на подчиненную орать так будешь. А как на жену у тебя так не получится. Я от тебя сковородкой отбиваться буду. Ты заорал «Юля, гадина такая, борщ пересолила», а я тебе бум сковородкой по голове БУМ и готовь себе борщи сам!

— А ты собираешься мне борщи готовить?

— Конечно. Мама моя говорит, что я ужасная повариха. Моими блюдами только людей травить. Поэтому если ты на меня так рычать станешь я тебе не только борщи готовить буду, но и щи, и бламан… бланмж… блин… Блан-Ман-Же и другие сложные блюда. Вот.

Я снова вызвала у него улыбку. Но уже не такую вымученную. Это победа почти.

— Я никогда не стану на тебя орать. Прости, что напугал, — он проводит указательным пальцем по моей щеке и я прижимаюсь губами к его руке.

— Что случилось? Вы поссорились? — тихо спрашиваю я и сразу жалею о своих вопросах. Егор снова мрачнеет, но отвечает.

— Да. Поссорились. Ничего нового не случилось. Все, как всегда. Я недостаточно хорош для своих родителей. И вот по сути я взрослый мальчик. Пора бы давно это перешагнуть. Но блядь, каждый гребанный раз, когда они решают, что-то за моей спиной, когда верят кому угодно, но не мне — меня несет.