Однако уже во времена раннего христианства появились сомнения в том, что совершится второе пришествие и Страшный суд. В частности, эти сомнения нашли отражение во Втором послании Петра: «…в последние дни явят наглые наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям, и говорящие: «где обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается так же» (II Петр., 3:3-4). Петр объясняет, что земля и небеса сберегаются на день суда и погибель нечестивых человеков, но у Бога один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день. Столь неопределенный ответ стал классической формулой неоспоримой возможности Бога поступать так и тогда, как и когда он сочтет необходимым. Человек никак не мог не только повлиять на ускорение наступления желаемых событий, но даже не способен, не может, не должен знать, когда они свершаться, что вполне логично.
Вообще в христианстве нет единого и ясного представления о том, наступит ли царство Христа раньше конца мира или еще до этого конца. Так, нельзя однозначно толковать слова апостола Павла (I Кор.) о том, что Спаситель предаст Яхве царство, как несомненное указание на то, что царство Христа будет предшествовать концу мира. В Апокалипсисе же эти два глобальных события сливаются, наступление царства бога-сына достаточно близко, сразу же после падения Римской империи. Только мученики воскреснут в этот период, всех остальных мертвецов это не коснется, тем самым мученичество находило оправдание и вознаграждение. Все остальные должны были воскреснуть после окончательной победы над сатаной.
Загробная жизнь, в которой уже не будет смерти, — одна из важнейших тем Апокалипсиса. В центре этой жизни, конечно, Яхве и Христос, которые творят суд. Описание мест, где будет существовать человек после смерти, составлено так, как будто это делал очевидец. Условия жизни в том мире самые прекрасные, но они только для тех, кто предан единственно верным и истинным божеством («Написаны у Агнца в книге жизни»). Что касается всех других, их судьба, судя по Апокалипсису, будет более чем печальней, пощады им ожидать не придется, и христианское милосердие здесь никак не представлено. Более того, угрозы в адрес нарушителей, отступников и т. д. раздаются даже в самых последних строках Откровения.
В том, что христианство, в том числе в Апокалипсисе, говорит о воссоединении в загробном царстве человека с божествами, нет ничего нового. В посмертное воссоединение с ними верили многие древние народы. Так, Геротод о фракийском племени гетов сообщал, что они были убеждены, что люди не умирают, а удаляются к своему божеству Салмоксису. Эта вера представляется вполне естественной: таким путем пытаются уменьшить страх смерти (что является сердцевиной всех мистических и религиозных учений о смерти), допуская, что раз человек порожден божеством, то он и возвращается к нему.
Идея воскресения из мертвых, допущение конца всех вещей и гибели мира — отнюдь не христианское (апокалиптическое) изобретение, они имели место в разных дохристианских культурах. Бундахишн («первотворение», «изначальное творение» из Авесты) говорил, что после пришествия Саошьянт (персидского мессии) готовится воскресение мертвых. Первым делом поднимутся остатки прачеловека, затем — первая пара людей, а вслед за ними — и все остальные. При этом древние персы не могли себе представить чисто духовное продолжение жизни и связывали воскресение умершего с его плотью. Однако они были убеждены в конечной победе доброго бога и наступлении состояния блаженства — так же или почти так же, как и позднее христианство. Саошьянт — эсхатологический спаситель человечества, один или несколько Саошьянтов в конце веков призваны вершить Страшный суд, истребить носителей зла, воскресить праведников и ради бессмертия закончить мировую историю искупительной жертвой быка. Возможно, что образ Саошьянта оказал влияние на иудео-христианские и гностические эсхатологические представления, отразившись в Апокалипсисе, но это только предположение. Но отнюдь не исключено, что какие-то сходные религиозные концепции могли зародиться и сформироваться у народов с общей судьбой, постоянно общающихся друг с другом, живущих в сходных географических и социальных условиях с похожим культурным генезисом. При этом взаимное заимствование вполне естественно.
Но, кроме этого, существуют и архетипы, в данном случае это образ доброго бога. Это исключительно важный мифологический персонаж, поскольку именно от него зависит загробное существование, если бы не было данного обстоятельства то, скорее всего религиозная мифология не стала бы изобретать его. Архетипы доброго бога — главная религиозная надежда человечества.