Исследование Апокалипсиса

Проблему грядущего царства божьего и воскресения мертвых Откровение решило так, как и должно было решать его христианство: сначала приход земного царства мессии, и лишь затем собственно Конец света и воскресение мертвых. Но в царство не войдут псы, чародеи, любодеи, убийцы, идолослужители и все любящие и делающие неправду. Логично предположить, что они и не смогут воскреснуть. Земное, материальное, более понятное царство мессии именно в силу своей понятности и психологической близости к людям закономерно ожидалось раньше трансцендентального, насквозь отвлеченного духовного будущего. Воскресение мертвых связано с приходом мессии не только в христианстве, но и, например, в Талмуде и парсизме. Согласно Откровению, перед наступлением царства мессии «зверь и лжепророк» должны быть побеждены, но через тысячу лет сатана будет освобожден из темницы, выйдет обольщать народы и собирать их на брань. Его покарает огонь от Бога, и он будет ввержен в озеро огненное, где уже находятся зверь и лжепророк, — теперь уже навсегда. Вслед за этим начинается воскресение мертвых.

Здесь поэтому можно допустить, что уничтожение сатаны, зверя и лжепророка (это собственно, одно лицо) выступает как бы в качестве условия воскресения мертвых. В огненное озеро были брошены не только смерть и ад, но и те, «кто не был записан в книге жизни» (20:15). Остались только чистые и безгрешные для чистого и безгрешного мира. Вечный и нерукотворный дом на небесах должен быть населен именно такими существами. Если бы в этот дом допускали всех умерших, Страшный суд попросту не понадобился бы. В этом выражаются не столько идеологические, мировоззренческие установки, сколько бессознательное и вечно живое стремление жить в упорядоченном и светлом мире, не опасаясь никакой агрессии: ни от других людей, ни от мистических сил. Здесь не проявляется просто отношение к другим людям или к миру, а в первую очередь и главным образом к самому себе, чтобы обеспечить собственную безопасность. Иными словами, сформировав с помощью духовной фантазии новый мир, мифолог создал его для себя. Только в этом мире личность могла бы решить такие свои извечные витальные потребности, как преодоление одиночества, враждебности среды и бренности.

Конец света и наступление царства божьего Христос предрекал и в евангелиях (Мф., 24:3–44; Мк., 13:3–32; Лк., 21:7–36), что дало богословию основания говорить о «Малом Апокалипсисе». Но это действительно лишь «Малый Апокалипсис», в нем нет тех ужасающих картин разрушений и массовой гибели людей, на которые оказалась так удивительно щедра книга Откровения.

Как следует из текста Апокалипсиса, воскресшие будут жить в совершенно новом мире, где будут новое небо и новая земля, а прежнее небо и земля уже «миновали». Подобные идеи встречаются и в других культовых системах, поскольку человек всегда должен был надеется на качественно иную, гораздо лучшую загробную жизнь. Не уточняется, как и куда «минуют» прежние небо и земля, обретет же бессмертие душа. Что касается новых небес и земли, то здесь сомнений почти нет — это святой Иерусалим, исходящий от Бога. В Откровении даются его размеры как куба, но, очевидно, автор (авторы) не имели в виду реальные масштабы, а пытались таким путем создать образ.

По данному поводу К. Клемен отмечал, что первоначально это представление должно было быть чем-то большим, нежели простой метафорой; идея города как огромного куба едва ли могла быть случайной. Легко можно восстановить исходный смысл этого представления, если вспомнить и другие детали в описании Иерусалима. У него двенадцать ворот, по три на каждую сторону света, и двенадцать оснований; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых; на основаниях — имена двенадцати апостолов. Однако первоначально и ворота, и основания обозначали и нечто иное. Об исконном смысле этих двенадцати ворот Клемен заключает на основании иудейского апокалипсиса — первой книги Еноха, где небо, мыслившееся как твердое полушарие, накрывшее собой землю, имеет двенадцать ворот, через которые солнце восходит и заходит, меняя ворота в соответствии с месяцем. Однако и это воззрение нуждается в дальнейшем объяснении: оно, как и образ двенадцати небесных оснований, становится понятным, если вспомнить, что уже вавилоняне различали на небе двенадцать знаков зодиака, которые иногда понимались как небесные ворота, а иногда — как основания, на которых стоит небо. И если небесный Иерусалим имеет двенадцать ворот и двенадцать оснований, то это означает, что изначально он и есть само небо; или наоборот — небо осмыслено как город, но, конечно, как такой город, который похож на небо, похож уже своей кубообразной формой: ведь в небе, в воздухе человек во всех направлениях видит одинаково далеко. Река, протекающая через этот город, опять-таки взята с неба: она не что иное, как Млечный Путь[80].

Река в небесном Иерусалиме не только отражает Млечный Путь. Она есть символ жизни, более того, прямо названа «чистой рекой воды жизни, исходящей от престола Бога и Агнца».