Исследования по истории платонизма

Причиной всех указанных разногласий является строчка: όμως είναι βεβαιότατα μίαν ταύτην; Почти все издатели считают ее испорченной и поправляют по мере сил и собственного понимания. Так, όμως в начале строки исправляют на όλως[93]. Знак вопроса в конце — тоже вставка редактора[94]. Виламовиц предполагает лакуну перед этой фразой, а Бэдхэм считает, что перед είναι пропущена частица μή

[95]. Трудно решить, какое из предлагавшихся чтений верное. На мой взгляд, в тексте сформулированы не три, а два вопроса, в точности воспроизводящие проблематику 1-ой части Парменида: 1) существуют ли идеи? и 2) каким образом они могут присутствовать в причастных им вещах, не утрачивая при этом своего единства и единственности? Если же допустить правоту Барнета, вводящего дополнительный вопрос относительно бытия самих идей, то и в этом случае текст будет отражать проблематику Парменида

, только уже не первой, а второй части диалога, где Платон показывает, что проблема единого и многого появляется не на уровне взаимодействия идей и чувственных вещей, а гораздо раньше — на уровне самих идей[96], как только мы приписываем им бытие, то есть задаемся вопросом о том, каким образом они существуют.

Переформулировав старую проблему единого и много в терминах учения об идеях, Сократ предлагает начать «большое и всеобъемлющее сражение относительно этих спорных предметов» с речи (λόγος), поскольку речь — самый первый, доступный всем и наиболее убедительный опыт отождествления единого и многого.

15d Φαμέν που ταύτόν έν καί πολλά ύπό λόγων γιγνόμενα περιτρέχειν πάντη καθ’ έκαστον των λεγομένων άεί, καί πάλαι καί νυν. καί τούτο οΰτε μή παύσηταί ποτέ οΰτε ήρξατο νυν, άλλ’ εστι τό τοιοΰτον, ώς έμοί φαίνεται, των λόγων αύτών άθάνατόν τι και άγήρων πάθος έν ήμΐν·

Мы утверждаем, что речах тождество единого и много встречается повсюду и всегда, во всяком слове; было оно прежде, есть и теперь. Это не прекратится никогда и не теперь началось, но есть, как мне кажется, вечное и нестареющее свойство нашей речи.

Чтобы понять, что имеет в виду Сократ, уместно будет процитировать Гегеля, который в Лекциях по истории философии

, рассказывая о мегарских эристиках, пишет: «В слове, представляющем собой нечто рожденное из духа, единичное, хотя бы оно и имелось в виду, совсем не может найти себе места, но по существу в слове выражается лишь всеобщее. Если я хочу себя отличить от других возрастом, местом своего рождения, тем, что я сделал, местом, где я в это время был или нахожусь теперь, и этим хочу определить себя как данное единичное лицо, то выходит все то же самое…»[97] То, что Гегель называет здесь «всеобщим» и «единичным», у Платона носит название единого и многого. В любом высказывании, в любом слове множество единичных вещей подводится под одно общее понятие (знак). Слово «лошадь» означает всех лошадей, «человек» — всех людей, «благо» — все виды благ, несмотря на то, что среди них могут оказаться противоположные друг другу — например, удовольствие и разумение. Этим свойством речи широко пользовались софисты и эристики. Тот же Гегель, ссылаясь на аристотелевское сочинение Софистические опровержения, приводит следующий пример. Софист спрашивает: «Кто это?» Ему отвечают: «Это Кориск». Но «разве Кориск не мужского рода?» Собеседник соглашается: «Да». «Но это — среднего рода. Выходит, ты делаешь Кориска средним родом». Или: «У твоей собаки есть потомство?» «Да». «Значит, твоя собака — отец. Следовательно, и сам ты собака»[98].