Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Сначала он пришел в ужас: «А как же мы поплывем?» Я сказал что-то вроде «отремонтируем и поплывем». «А чем же мы соединим стрингеровские щепочки?» — «Бинтами!» Это было для Андрея настолько невообразимо, что он стал смеяться, как умел только он. И я тоже стал хохотать. Вот тогда нас и засняли.

Как-то (в том же походе) увидел я в его руках тоненькую тетрадочку, которую он внимательно изучал: «Что это?» «Перед походом, — отвечал Андрей, — я подготовил эту тетрадь, чтобы выучить молдавский язык». «Ты его учил?» — «Нет, вот сейчас учу». Я замолк в удивлении: такого же не бывает! А где словари, где педагоги, которые ставят звуки, где тексты? Было ясно, что Андрей просто пошутил.

Мы отремонтировали-таки наш флот с помощью бинтов и поплыли. Как-то так вышло, что мы плыли в основном двумя лодками: Андрей и я со своими девушками. Не торопились, остальные лодки были где-то далеко впереди.

И вот мы плывем, плывем, и я сказал: «Неплохо бы молочка!» Возражений не последовало. Плывем себе помаленьку дальше и вдруг видим: бабы полоскают в реке белье. Я говорю: «Надо бы узнать, нельзя ли где поблизости подкупить хлебца и молочка». Подплываем к ним, и только я хотел было спросить про покупки, как слышу — Андрей к ним обратился на каком-то незнакомом языке. Они ему что-то ответили, он им, они снова ему. Хорошо поговорили, и Андрей стал отплывать. Я крикнул: «Спасибо!» Баба удивилась: «Так вы ру-усские, а я подумала, вы молдаване!»

— Это одна из самых фундаментальных историй моей жизни! — говорит Анна Зализняк. — Для папы язык — это не средство коммуникации, «здрасьте — до свидания», а некоторая система, притягательная своей внутренней стройностью.

Когда они плыли на байдарках по Днестру и решили попросить у местных жителей молока, папа просто реконструировал молдавский (румынский) рефлекс латинского lacte(m) —получилось lapti. И совпало! Для остальных участников похода это был очередной пример папиного полиглотства (которое он всю жизнь отрицал!), что вот, мол, ни фига себе, оказывается, он знает еще один язык, и какой-то вообще молдавский. Там еще слово получилось смешное — «лапти». А для папы главное впечатление было от того, что умозрительно построенная по схемам сравнительно-исторического языкознания форма оказалась реальным словом, которым пользуются люди для практической коммуникации, ни на секунду ни о чем про это слово не задумываясь. И бабки, естественно, нисколько не удивились, откуда он это слово знает: ну, молоко — оно и есть молоко («лапти», в смысле).

«Объяснить запредельность этого никому невозможно!»

— Но курс же наш — одни девицы, — рассказывает Елена Викторовна Падучева. — В нашей группе было трое мужчин, не считая Андрея. А в основном девицы. На французском отделении вообще только девицы. Это фактически в свое время решило судьбу Андрея, потому что когда пришло приглашение во Францию, то на всем французском отделении, с первого курса до пятого, не нашлось ни одного мужчины.

— Вы поехали во Францию в каком году?— спрашивает Зализняка В. А. Успенский.

ААЗ: в 1956 году, в сентябре месяце. 22 сентября.

ВАУ: А вернулись?

ААЗ: Вернулся в 1957 году, в июле. 10 месяцев. Сейчас это происходит в массовом порядке. Объяснить запредельность этого никому невозможно!

ВАУ: Как это получилось-то?

ААЗ: Как всегда, по случайности. Благодаря разного рода недоразумениям. Была очередная оттепель. Ввиду оттепели пришлось заключать соглашение с Францией об обмене студентами. Немедленно приехали два француза: Фриу и Окутюрье. А с этой стороны все еще собирались. Ведь это ж надо было пройти 145 инстанций. Смешно говорить.

Ну были спущены какие-то задания. В частности, Московскому университету, в частности, филологическому факультету. Потому что где французский язык изучают? Замечательно, что в 1956 году еще не догадались, что в качестве студентов можно посылать преподавателей спецкафедр! С совершеннейшей наивностью выбирали среди студентов. Потом, конечно, они догадались, и это было прекращено.

ВАУ: Я должен вам сказать. Я все время крепился, чтоб не мешать вашему рассказу, но после вашего заявления я уже сдержаться не могу. Я как дурак, наверно, выбросил эту газету, но таких вещей держать вообще невозможно. Помню очень хорошо статью в газете «Правда». «Кто срывает студенческий обмен, — называлась она примерно так, — между Соединенными Штатами и нами?» Значит, те, вообще гады, говорят, что мы как-то препятствуем: препятствуем поездкам оттуда и не посылаем туда. Ну, наглость их не поддается никакому описанию, потому что кого они к нам посылают? Они посылают людей с темами, не представляющими никакого интереса! Ну например, «Религиозные мотивы в творчестве Ахматовой». Кому это вообще может быть интересно и какое отношение это имеет к филологии? А они говорят, что мы посылаем неквалифицированных. Как это мы посылаем неквалифицированных, когда все наши студенты имеют высшее образование, а некоторые — даже ученую степень!