Читаем Источники социальной власти: в 4 т. Т. 1. История власти от истоков до 1760 года н. э. полностью

Народы, расы и племена были социально сконструированы. Они не существовали изначально. Они — продукт ограниченных властных взаимодействий в течение долгого периода между людьми, которые заключены в контейнер внутри границ. В случае первых автономно возникших цивилизаций основной границей было социальное использование различавшихся смежных экосистем. Ирригация стала тем видом социальной деятельности, который усилил экологические барьеры. В Древнем Египте, где практически никто не мог жить за пределами долины Нила, этот барьер стал практически абсолютным, то же касается и идентичности «египтянин» (что я утверждаю в главе 4). В Месопотамии и других евразийских цивилизациях речных долин заключение в «клетку» было не столь абсолютным. В течение нескольких веков различные ядра и части периферий, вероятно, развивали общую культурную идентичность. Не «нации» в современном смысле слова, а, возможно, то, что Энтони Смит (Smith 1983) назвал «этносом» — слабая, но тем не менее в полном смысле слова коллективная идентичность, подкрепляемая языком, мифом об общем происхождении и изобретенной генеалогией. Археологические находки не могут полностью подтвердить (или опровергнуть) это. Возникновение шумеров все еще является предметом споров (Jones 1969 делает обзор полемики). Но я добавлю мою собственную гипотезу: «они» не существовали как коллективная организация до урбанистической революции, но стали ею в силу появления двух взаимосвязанных вещей: во-первых, горизонтальной зависимости вдоль речных пойм ирригаторов, охотников, рыболовов и некоторых животноводов; во-вторых, вертикальной зависимости, поскольку каждый из них располагался вдоль по течению реки.

Эта гипотеза соответствует сегментарной, двухуровневой природе культуры и отсутствию у нее отчетливых внешних границ, а также вытекает из одного из центральных аргументов этой главы: путь к цивилизации не был просто продуктом тенденций внутри ирригационного ядра. Импульс из ядра выходил наружу горизонтально и вертикально, вокруг и вдоль речных систем. Поскольку это происходило на фоне изначально слабых, пересекающихся социальных сетей, импульс не мог ограничиваться узким территориальным ядром. Хотя одним из его последствий было заключение людей в «клетки» маленьких городов-государств, другим — усиление сетей взаимодействия на огромных территориях. Последнее в отличие от первого не было территориально и социально фиксированным. На наружных краях, где поймы рек граничили с пустынями или высокогорьем, культурная идентичность была весьма нечеткой.

В дальнейшем я предполагаю, что это было основным экологическим и культурным паттерном древнего Ближнего Востока. Разбросанные по всему региону, росли различные сегментированные концентрации населений, состоявших из десятков тысяч человек, практиковавших ирригацию в долинах рек и оазисах, отделенных друг от друга степями, горами, равнинами. Это контрастировало с Европой, где, даже несмотря на большее распределение населения по различным пригодным экосистемам, социальные структуры не были жесткими, необходимая степень заключения в «клетку» отсутствовала и культурные идентичности были сегментированы. Именно по этой причине цивилизации зародились на Ближнем Востоке, а не в Европе.

Мы подходим к периоду примерно между 3100 и 2700 гг. до н. э. По всей Месопотамии распространилась в основном оседлая, городская форма социальной жизни. В целом ряде городов заключенное в «клетку» население, обладавшее слабой гегемонией над обитателями внутренней периферии, развило тесно связанные отношения семейно-частной собственности и централизованно-политические отношения. Их лидеры использовали принудительную власть над внутренней периферией и, по всей вероятности, стали использовать ее применительно к незначительному числу семей ядра. Письменность и предположительно прочие артефакты, доступные нам в меньшей степени, усиливали устойчивость этих отношений. Их культура и религия стабилизировали эти тенденции, а также обеспечивали их более широким эксклюзивным чувством цивилизованной идентичности, которое делало их этническим сообществом. Это была первая стадия цивилизации — двухуровневой, сегментированной, заключенной в «клетку» лишь наполовину.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука