Источниковедение

Мы видим, что критика сложившихся в историческом познании XIX в. подходов ограничивалась преимущественно сферой обращения с историческими фактами, «добытыми» из исторических источников путем их так называемой критики, но не затрагивала методы изучения самих исторических источников. Правда, на рубеже 1980‑1990‑х годов известный французский историк Жорж Дюби (1919–1996), обозревая развитие исторической науки во Франции во второй половине XX в., отметил в качестве новой тенденции нарастание интереса историков к «материалу» истории:

Вопреки установившемуся представлению у меня сложилось впечатление, что в современной французской историографии наиболее плодотворное и новаторское начало состоит не в обновлении проблематики, не в борьбе идей по вопросу о смысле истории и не в состязании различных исторических школ (как это было 30 лет назад). Новаторские тенденции связаны с самой скрытой частью нашей исследовательской работы, с нашей лабораторией, с методами обработки используемых материалов[142].

Примечательно, что Ж. Дюби оперирует понятием «материал». Аналогичным образом поступает польский историк-методолог Ежи Топольский (1928–1998), вводя вместо понятия «исторический источник» понятие «базовая информация», которая обеспечивает контакт историка с прошлой реальностью.

Наши наблюдения над состоянием европейской науки об исторических источниках в XX в. созвучны размышлениям современного польского историка и методолога Войцеха Вжосека, который специально исследовал этот вопрос и пришел к выводу:

Источниковедческая рефлексия обычно декретирует, чем является источник, предопределяя, в силу очевидности, его познавательный смысл [выделено мной. – М. Р.], или же замалчивает эту тему, представляет какую-нибудь дефиницию исторического источника и переходит к рассуждениям о том, как обращаться с его конкретными видами. Проблематика критики источника, которая доминирует в источниковедческом подходе, вскрывает per fas et nefas[143]

[здесь и далее выделено автором. – М. Р.] роль, которую признает за ним в историческом познании или в историческом исследовании. Этому привычному замалчиванию познавательных вопросов в источниковедческой рефлексии сопутствуют спонтанные попытки рассуждать не столько об источнике как таковом, сколько об исторических источниках. <…> данная перемена единственного числа на множественное обычно указывает на отход от размышлений об источнике как таковом и подступ к источниковедческо-прагматической, эвристической, инструментальной проблематике.

Даже в историках эпистемологический смысл исторического источника, как правило, принимается как данность[144]

.

В то же время разделы об изучении исторических источников неизменно включаются в пропедевтические курсы исторического метода. Но такие экскурсы обычно были на уровне Ланглуа – Сеньобоса, «Введение в изучение истории» которых, по-видимому, так и осталось вершиной развития учения об исторических источниках в европейской методологии истории на протяжении всего XX в.[145]

Классика исторической пропедевтики – незавершенный труд М. Блока «Апология истории, или Ремесло историка» (1949)[146], созданный в тяжелых условиях Второй мировой войны. М. Блок подробно рассматривает специфику «исторического наблюдения», исходя из того, что «в отличие от познания настоящего, познание прошлого всегда бывает“ непрямым”»[147]. Однако французский историк подчеркивает:

Многие <…> следы прошлого <…> доступны прямому восприятию. Это почти все огромное количество неписьменных свидетельств и даже большое число письменных <…>.

Однако материальные свидетельства – далеко не единственные, обладающие привилегией непосредственной доступности. И кремень, обточенный ремесленником каменного века, и особенность языка, и включенная в текст правовая норма, и зафиксированный в ритуальной книге или изображенный на стеле обряд – все это реальности, которые мы воспринимаем сами и толкуем с помощью чисто индивидуального умственного усилия. Здесь нет надобности призывать в качестве толмача ум другого <…>, вовсе неверно, будто историк обречен узнавать о том, что делается в его лаборатории, только с чужих слов. Да, он является уже тогда, когда опыт завершен. Но, если условия благоприятствуют, в результате опыта наверняка получится осадок, который вполне можно увидеть собственными глазами[148].

Нельзя не отметить стремление М. Блока к расширению корпуса исторических источников и опровержению формулы Ланглуа – Сеньобоса. М. Блок, один из основоположников школы «Анналов», делает вывод:

Разнообразие исторических свидетельств почти бесконечно. Все, что человек говорит или пишет, все, что он изготовляет, все, к чему он прикасается, может и должно давать о нем сведения[149].

Но дальше историк смещает акцент с уровня теории на уровень ремесла. Отталкиваясь от размышлений Ф. Симиана (1873–1935), М. Блок формулирует определение исторического источника: