– Сыновья?! Не узнал – подросли. А ты сдал, Войдан! Ладью на берег вытащил и задыхаться начал. Раньше так не уставал.
– И не говори! – махнул рукой Войдан. – Сам уж чувствую. Видно боги скоро заберут меня к предкам. Жалко, что детям нечего оставить – всё франки разорили. Вот Тыре эту посудину старую отдам, а Еловиту – только меч в руки, и пусть он с ним удачу ищет. А ты-то что делать собираешься? Может – с нами рыбачить будешь? Как раньше…
Корлин помотал головой:
– Хватит, нарыбачился!.. Дожили: мало мы с лютичами воевали, так ещё нас даны начали притеснять, да и франки тоже… А Цедраг ещё к ним на поклон поехал.
– Цедраг объявился? – удивился Войдан, а его сыновья – Тыра и Еловит, выгружая из ладьи корзины с рыбой, с интересом слушали Корлина.
– Вот я и говорю: не тот у нас князь, не тот! С таким любой нас унижать может.
– Да где ж другого-то взять? – вздохнул Войдан. – Силушка-то у нас немалая, но сами-то, – он растопырил пальцы, – вон чего! А с хорошим князем нас не сломить!
– Есть для нашего народа такой – сын князя погибшего Годослава – Рюрик.
– Да ну?! Живой?
– Живой, – кивнул головой Корлин.
– А чем он лучше Цедрага?
– С князем Рюриком не сталкивался, но с одним из его дружинников общался. Благодаря ему на свободе оказался, и не только я. И в сражении был с ним вместе. Хороший воин – из наших, из бодричей. Доблесть у него в крови: в схватке – один из первых, за товарища готов жизнь отдать. Сманивал его Цедраг посулами, но остался он верен Рюрику. И милосердие ему не в тягость – сам видел. Если у князя такие люди в чести, то великое будущее его ждёт, ибо сила его в них. А если воинство не боится голову сложить за народ, то чего ещё думать-то? Вот решил к Рюрику податься, в дружину его. И не только я об этом думаю, но и многие из тех, кто со мной из плена вернулись.
– А где он, Рюрик-то? – заворожённый рассказом Корлина и бросивший из-за этого разгружать ладью, спросил Тыра.
– Да где же ему быть?! – усмехнулся Корлин. – У руян он живёт.
– Так руяны с лютичами заодно… – встревожился Войдан.
– Заодно… – согласился Корлин. – Но приветили Рюрика, не обидели. Всё-таки руяне славянской крови. И нет у них врагов хуже, чем даны и франки. Пойми – я же не воевать с ними собираюсь, а к Рюрику направляюсь, в дружину его. На двух драккарах датских я сюда вернулся, на двух драккарах и к нему поплыву.
– Отец, – радостно возбуждённый, с горящими глазами Тыра шагнул к Войдану, – отпусти меня к Рюрику! А ладью эту лучше Еловиту отдай.
Войдан от услышанной просьбы опешил, переводя взгляд от одного сына на другого, а затем вздохнул:
– Что ж поделать!.. Вырос ты, и решай свою судьбу сам теперь. Так тому и быть… Ты уж, – обратился он к Корлину, – присмотри там за ним. Мало ли чего…
– Присмотрю, – кивнул головой Корлин.
– А ты, – Войдан строго посмотрел на Тыру, – отца с братом не забывай, да и совесть с честью не теряй! Понял?
– Понял, отец, – враз посерьёзнел Тыра.
Глава 6
(819 г. от Р.Х.)
Солнце давно уже закатилось за горизонт, и в ночной тишине влажный и прохладный ветерок, дующий с моря, чуть шевелил волосы Милолики, которые пахли тмином и шалфеем. Оскол, уткнувшись в них лицом, с упоением вдыхал этот запах.
– Мне пора, – прижавшись щекой в грудь Оскола, нехотя произнесла девушка. – А то тётка Скрева ругаться будет – вставать надо рано.
– Сколько можно бояться? Ведь скоро женой мне станешь! – возмутился Оскол. – Бросай ты это княжеское подворье, да и пойдём ко мне – найдётся, где переночевать.
– Не пойду, – заупрямилась Милолика. – Чужой это дом. И так все бабы смеются – говорят, что ты, Оскол, с женой Остромысла спишь. Это правда?
Милолика посмотрела на него снизу вверх, и Оскол при свете луны разглядел ее горестный взгляд.
– Пусть свои языки о метлу почешут, говорят, помогает. Мелют, не знаю чего! Да, дом мне от Остромысла достался, но не мил он мне – бывшим хозяином пахнет. Да что же мне его жену с детьми выгнать что ли? Пусть живут. Вот построю собственный дом…
– Построй, любимый, построй! – Милолика чмокнула его в щёку. – Это наш дом будет. А сейчас не могу, – она отпрянула от Оскола и как козочка легко побежала по тропинке.
Оскол смотрел ей вслед, и в его груди учащённо забилось сердце. «Любимый, любимый … – вертелось у него в голове. – Всё-таки она меня любит». С этой мыслью он даже не заметил, как оказался у дома Остромысла. У ворот из темноты вынырнула небольшая фигура и остановилась в нескольких шагах.
– Кто это? – тоже остановился Оскол.
– Я это, – раздался жалобный голос, и Оскол узнал Билюда.
– Ты чего это, дед, по ночам не спишь и бродишь здесь?..
– Так это, Осколушка, – залебезил Билюд, – вот молочка тебе принёс, отведай…
– Чего это ты молоком меня начал угощать? Неспроста, ох неспроста… Говори, дед, чего тебе надо?
– Так это, Осколушка, ты не серчай на меня старого. Ну, за прошлое… Не со злобы я…
– Было бы на что сердиться! Забудь, дед! – Оскол, было, шагнул дальше, но Билюд опять остановил его.
– Молочка-то возьми!
– Ну что ж, не откажусь, коль от доброго сердца…
– Ты это, Осколушка… – замялся Билюд.
– Ну, чего ещё?