Историческая культура императорской России. Формирование представлений о прошлом

На грустные итоги наводит нас эта длинная эпопея злоключений «Исторического вестника». Более двадцати лет один человек (о комитете говорить нечего, весь он сосредотачивается в одном А.С. Гациском) бесконечно отдал одной цели, делу изучения родного края, борется с часто непреодолимыми трудностями, знает при этом, что общество мало интересуется его трудами… и под конец, не видя ниоткуда поддержки, он должен согласиться, что одному ему оно не под силу, что ему остается лишь махнуть рукой на излюбленный привычный труд. Опять приходится убеждаться в том, как трудно сделать у нас многое частными средствами при отсутствии поддержки со стороны общества, нисколько не интересующегося серьезными книгами и периодическими изданиями[885].

В отличие от либеральных и народнических общественно-политических изданий, конструировавших в массовом сознании образ провинциального интеллигента-подвижника, редакция «Исторического вестника», наряду с признанием заслуг провинциального общества по изучению своего прошлого, показывала расхождение «бумаги и действительности», акцентировала внимание на равнодушии значительной части «местных деятелей» к истории края.

Один из способов порождения потребности провинциальных интеллигентов в самопознании через прошлое «Исторический вестник» видел в развитии областной исторической периодики, относя ее появление к «отрадным результатам общественной жизни и историографии последних десятилетий». Важно, что наряду с декларациями о пользе таких изданий журнал давал практические советы о том, как расширить круг подписчиков, предлагал наиболее оптимальные варианты структуры и критерии отбора текстов. В качестве образца успешной провинциальной периодики журнал называл, к примеру, «Киевскую старину», из оценки которой ясны ожидания от аналогичных изданий:

Вообще говоря, от книжек «Киевской старины» веет каким-то хорошим, здоровым духом, чуждым всяких партий и этнографической розни, далеким от мелочности застоя тесных провинциальных уголков. Книжки эти с одинаковым удовольствием прочтутся и великорусом, и малороссом, и возбудят одинаковый интерес в Москве и Одессе, в Петербурге и Харькове[886].

По сути, в данном фрагменте сформулированы представления о сверхзадаче краеведческих произведений – расширять круг «своих» читателей, выходя за пределы «своего» этноса, «своей» провинции.

В отличие от «политических» журналов, ориентировавшихся на освещение злободневных «сюжетов прошлого, обращенных в настоящее», отраслевая периодика, в том числе и «Исторический вестник», публиковала очерки, мемуары провинциальных «собирателей исторических материалов и древностей» о повседневной истории русской «глубинки», о любопытных, но малоизвестных людях и случаях, о приездах в провинцию известных людей. Такова, к примеру, серия воспоминаний о пребывании в разных городах «внутренней» России Екатерины II и Александра II, представляющих ценный материал для изучения образа царской власти в сознании обывателей, ментальных, культурных воплощений оппозиции «столичное – провинциальное» и пр.

В отличие от общественно-политических изданий, фокусировавших внимание главным образом на государственных деятелях или выдающихся ученых и писателях (и, как правило, в контексте их «вклада в историю и культуру») историческая периодика проявляла интерес к жизни обычных людей. Героями публикаций становились и одаренные учителя, и чиновники-казнокрады, и крестьяне-археологи, и «злодеи» преступного мира. Исторические журналы расширяли границы предметной области и проблематики региональной истории, включая в число ее объектов историю памятников, учебных заведений, библиотек, музеев и часто смещая акцент повествования с «больших нарративов» на сюжеты микроуровня.