Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Расхождение это как будто бы хронологическое, но хронология связана с существом явления. Б.Ф. Поршнев прав, говоря, что революция формируется в ходе всемирной истории. Но это значит, что можно и должно выделить ступень, рубеж, когда отдельные элементы явления конституируются в целое. Отнюдь не схоластика – отличать дореволюционную фазу развития классов и классовой борьбы, стихию социального протеста, возмущения, бунта и даже восстания от собственно революции. Рубеж – возникновение революционного класса

. А это понятие, употребляемое в марксизме, особенно Лениным, в достаточно строгом и ограничительном смысле: класс, способный не только к разрушению, но и к преобразованию общества. Конкретнее: класс, способный выработать революционное сознание (оно может быть в определенной мере иллюзорным, но уже не чисто инстинктивным, а оформленным в систему

идей, целей) и способный также создать свою, пусть еще зародышевую, политическую

организацию. Разумеется, грань, о которой идет речь, не абсолютна. И то, что в теории мы имеем дело с наиболее зрелыми, полными формами революции, не исключает ни признания форм спорадических, опередивших время (как, например, «политические революции» античности), ни того очевидного факта, что превращение революции в устойчивое всемирно-историческое явление меняет и условия, необходимые для ее осуществления в отдельных районах и странах, «сокращает» многие, в том числе весьма существенные признаки ее.

Но к поставленному вопросу можно подойти и с другой стороны. Представление об изначальном или почти изначальном всеобщем движении человечества через последовательный ряд «формационных» революций снимает качественное

различие типов самого исторического движения. Является ли прогресс наперед данным состоянием, притом состоянием неустранимым? Факты рисуют иную картину – имманентных истории конфликта и взаимодействия прогресса и регресса. На протяжении веков этот конфликт носил специфически классовый характер, однако он не исчерпывается только борьбой классов. Перед глазами историка мортиролог государств и обществ: они рассыпáлись, уничтожали, поглощали друг друга в силу множества обстоятельств, общим знаменателем которых была невозможность иным способом разрешить свойственные человеческой истории противоречия. (Конечно, следует иметь в виду незрелость, разъединенность самих противоречий, лишь со временем генерализовавшихся в главное, экономическое – конфликт между производительными силами и производственными отношениями, о котором Маркс писал Анненкову: для удержания плодов цивилизации люди должны сбрасывать старую социальную форму.) В революции человечество и нашло, «открыло», если угодно, завоевало другой способ, способ наиболее энергичного продвижения вперед при более прямом и сознательном сохранении самых важных приобретений прошлого. Это не значит, что старые способы исчезли. Регресс тоже по-своему «прогрессирует», модифицируется – под воздействием революций и в борьбе с ними, что накладывает, в свою очередь, отпечаток на самую революцию. В целом же, и имея в виду весь мир, мы вправе считать, что социальная революция – наиболее молодая форма движения, форма, которой человечество еще овладевает, форма, у которой не только великое прошлое, но и серьезное будущее.

Вот почему проблема генезиса революции представляется мне актуальной не в одном историческом плане. Речь идет о более общих потребностях марксистской теории. Я думаю, что такой угол зрения, когда революция рассматривается в известном отвлечении от ее конкретных форм и проявлений, – угол зрения, отнюдь не чуждый марксистской мысли и в прошлом (классический пример – введение Энгельса к «Классовой борьбе во Франции»), сейчас особенно уместен. В нем ключ ко многим трудностям. Ленин призывал не обоготворять понятие «революция». Современного марксиста действительность возвращает к таким, например, проблемам, как издержки и «цена» революции. Но возвращаться можно по-разному: в одном случае – усовершенствовать и даже заново искать адекватное выражение революции как наиболее зрелой, квалифицированной формы прогресса, а в другом – относиться к ней как к печальной неизбежности, приходя в отчаяние от ее изломов, а иной раз испытывая и тоску по «упорядоченности» прогресса. Конечно, в жизни все это выглядит не так отчетливо, однако тут все же есть своя демаркационная линия, которую может незаметно для себя перейти даже человек, искренне преданный марксизму.