В историческом прошлом близких этому примеров можно найти еще больше. Нередко бывало и так, что в революционных движениях, которые проходили под руководством марксистских партий, в «низах» движения, в их массовой базе научное, рациональное революционное сознание, привносимое авангардом, в той или иной мере сочеталось с утопической революционностью. Любому историку, который изучал революционные движения XIX – начала XX в. в странах Западной Европы, известно, что общей чертой этих движений было ожидание от революции немедленного и полного решения всех насущных жизненных проблем, волнующих людей, установления своего рода земного рая. В одном из выступлений перед рабочими Жюль Гед говорил о будущем социалистическом обществе: «это мессия, это искупление, это земля обетованная». Подобный провиденциальный язык в устах марксиста Геда, очевидно, отражает не столько его собственные представления, сколько систему взглядов той социальной среды, к которой он в данном случае обращался, наиболее доступную ей форму восприятия революционных целей.
Изучение общественной психологии трудящихся в развитых капиталистических странах убеждает в том, что в наше время идет процесс размывания утопических элементов массового сознания. Сложная совокупность факторов: научно-технический прогресс, новый общественный опыт масс, рост их образованности и культуры, ослабление былой социально-культурной изоляции трудящихся классов – снижают восприимчивость рядового человека к разного рода социальным иллюзиям. Массы уже не удовлетворяются просто обещаниями, более или менее расплывчатыми картинами счастливой жизни в будущем. Они все чаще требуют рациональных, логически убедительных способов разрешения конкретных проблем. И вот за теми людьми и партиями, которые такие способы им предлагают, массы и идут.
Этот процесс развития рационалистических тенденций массового сознания далеко не всегда приводит к непосредственным позитивным результатам, к росту общественно-политической активности трудящихся. В определенных ситуациях он может даже усиливать скептицизм и социальную индифферентность, воздвигать известные психологические барьеры на пути революционизирования масс. Очевидно, однако, что массовая революционность в условиях современного развитого капиталистического общества может созревать только на рационалистической основе, и в этом состоит ее колоссальное историческое преимущество перед былыми формами революционности и вместе с тем одна из серьезнейших трудностей ее развития.
Что касается стран, стоящих на низком уровне экономического развития, то для них особенно острой является проблема противоречия между примитивным революционным сознанием масс и теми сложными задачами, которые возникают перед этими странами в процессе борьбы за независимость, за некапиталистический путь развития.
Очень важным аспектом изучения исторически обусловленных форм революционности является, как мне кажется, выявление связей между революционным сознанием и обыденным сознанием, т.е. теми представлениями, потребностями, установками трудящихся, которые формируются у них под влиянием «нормальных», повседневных условий их существования. Например, мы не сможем, очевидно, объяснить поведение русских рабочих в период Октябрьской революции, их высокую революционную сознательность, если не изучим те черты их психического склада, которые развились на основе как общественно-исторического, так и «обыденного» опыта российского рабочего класса в предреволюционные десятилетия. Подобные проблемы образуют обширное поле для исследований историков, социологов, психологов.
Дискуссия приняла очень широкий характер, и это, как мне кажется, естественно – не только потому, что в своем докладе Я.С. Драбкин поставил много важных вопросов, но, видимо, и потому, что мы давно уже не занимались вопросами теории революции и в этой области накопилось много острых проблем. В течение долгого времени считалось, что эта теория, во всех своих компонентах уже разработанная, носит столь законченный характер, что к ней ничего нельзя добавить. Речь, следовательно, шла о том, чтобы изучать эту теорию, а не развивать ее в соответствии с новым историческим опытом. Вот почему получалось так, что в некоторых работах авторы несколькими общепринятыми схематическими положениями заменяли творческое марксистско-ленинское осмысливание того исторического процесса, который происходил и происходит в середине XX в. Ясно поэтому, что вряд ли мы в ходе обсуждения этого интересного доклада сумеем дать ответы на все возникающие вопросы. Понадобится еще много работ, много встреч и обсуждений.