Исторические происшествия в Москве 1812 года во время присутствия в сем городе неприятеля

Смотрите на меня глазами человеческими, снисходительными, а не чрез призму религии, как смотрит на все людские дела батюшка; (я не говорю этим что человеку не нужна религия, – нет – счастлив тот кто ее имеет, и кому она служит в жизни путеводителем, но как часто строго-религиозные люди требуют от других того, что превышает их силы, не соответствует ни их возрасту ни полученному воспитанию): так со мною было издавна: от двадцатилетнего юноши батюшка требовал степенности 40-летнего мужа; скрытность и охлаждение к нему с моей стороны были плодами его строгих правил, той же причине припишу и шалости мои[427]

.

Источником конфликта, объясняет Фридрих, были деньги. Подобно многим другим юношам из зажиточных семей дореформенной Москвы, он жил не по средствам, потому что стремился жить красиво и не отставать от равных себе[428]

. Отец его тоже брал деньги в долг, но только на нужды дела, и потому не спускал сыну подобного поведения:

Судя по себе, ему казалось удивительным, что я не мог довольствоваться получаемым моим жалованием (самый значительный оклад который я получал не превышал 500 р. сер.) в то время, как многие семейства существуют с меньшим; я же, разумеется по легкомыслию, не мог отставать в издержках от своих товарищей, не зная нужд, избалованный в своих привычках, я не знал цены деньгам, издерживал свой доход и делал долги.

В восемнадцать лет Фридрих работал на Фердинанда (Федора Львовича) Глогау – купца, бывшего тогда консулом Вольного города Франкфурта и женатого на сестре зятя Вильгельма, Кинена[429]

. В течение этого времени он «не получал жалованья, а имел из дому карманных денег 5 р. асс. в месяц, в которых должен был ежемесячно отдавать батюшке отчет». Вильгельм отказывался понять, что этой суммы было недостаточно; напротив, «воспоминая свою собственную юность он мне утверждал что сам, в мои лета получал не более». Положение усугублялось по мере того, как Фридрих набирал долгов, которые Вильгельм скрепя сердце оплачивал. Фридрих отвергал всякое предположение о том, что живет не по средствам:

Вы знаете меня, Михаил Петрович, много лет! … Одну слабость имел я … Любил блеснуть сначала галстуком, новомодным пальто а потом лошадьми, экипажем, но непростительна ли была в [мо]лодом человеке такая слабость, и многого ли бы она стоила батюшке, когда бы с моей стороны все могло было делаться не скрытно, пред его глазами и как то делали прочие мои товарищи.

Отчаявшись, Вильгельм послал Фридриха в Гамбург, но снабдил его слишком малой суммой на расходы и такой «двусмысленной рекомендацией», что найти работу с ней не представлялось возможным: «Скажите, Михаил Петрович, взяли бы Вы для помощи в каком-нибудь деле, тридцатилетнего человека, о котором отец его отзывается двусмысленно, и которого он, после десяти лет, которые он был при нем, обязал послать в свет, собственными силами отыскивать пропитание?» В довершение всего родители отказались верить, что единственная причина, по которой он нынче сидел без дела в Гамбурге, заключалась в отсутствии у него денег на переезд куда бы то ни было еще. Поэтому они отказывались и выслать причитающиеся ему деньги и даже пытались сделать так, чтобы его выставили из гостиницы: