Исторический материализм

Мораль капиталистического общества глубоко связана с религией; буржуазия не отказывается от религиозного освящения своей морали, особенно в период упадка. Однако наряду с этим буржуазия вырабатывает и свои особенные, характерные для неё нравственные принципы и взгляды. Так же как и в политической идеологии и в морали, буржуазия провозглашает идеальные, вечные, обязательные для всех людей нормы нравственного поведения. Практически осуществляя классовую «мораль», т. е. преследуя свои интересы, буржуазия старается приписать морали всеобщий характер.

Наиболее ярко буржуазный характер морали проявляется в разрыве нравственного идеала и действительности: чем более беспощаден, откровенен, циничен классовый гнёт, эксплоатация, тем пышнее, красивее фразы о вечных нравственных истинах, долге и т. д., другими словами, классовая сущность буржуазной морали проявляется именно в том, что она насквозь лицемерна

. Буржуазная мораль нашла своего гениального выразителя в лице Канта. С точки зрения кантовской морали, люди применяют те или другие совершенные моральные нормы поведения, придерживаются нравственных взглядов, производят нравственные оценки своего собственного поведения и поведения других лиц потому, что существует некое вечное, совершенное, находящееся по ту сторону опыта мерило этих несовершенных поступков и взглядов — категорический императив, вечный долг и идеал. В жизни люди могут и должны приближаться к вечному нравственному идеалу, но никогда его не достигнут: область идеала и действительности разорвана, хотя действительность подчинена идеалу. Человеческая совесть, её угрызения — его практическое проявление и выражение действующего и живущего в человеке вечного нравственного долга. Таким образом Кант в своей философии обосновывает лицемерный обман буржуазной морали: «всеобщность» и «общечеловечность» на словах, классовые действия на практике. «Чем дальше идёт вперёд цивилизация, — говорит Энгельс, — тем больше она вынуждается прикрывать плащом любви с необходимостью порождаемые ею ненормальные и отрицательные явления, прикрашивать их или лживо отрицать их, одним словом — вводить в практику условное лицемерие».

Изучая изменчивость классовых норм и их зависимость от классовой борьбы и классовых интересов, марксизм доказывает, что не существовало и не может существовать никаких вечных, незыблемых моральных норм и законов. Пролетариат обязан разоблачать их как буржуазный обман и лицемерие.

Ясная, последовательная марксистско-ленинская постановка вопроса о морали, срывающая фетишистскую оболочку с буржуазной морали, неприемлема для «марксистов» II Интернационала. Ревизионизм и социал-фашизм провозгласили необходимость соединения марксизма с кантовской философией и с кантовской моралью. В настоящее время к кантовской морали примыкает большинство идеологов социал-фашизма: Макс Адлер, Каутский, Форлендер, — этим лишний раз доказывая своё не только политическое, но и идеологическое подчинение буржуазному мировоззрению.

Под сильным влиянием кантовского понимания морали находятся и такие теоретики, как Г. Плеханов и особенно его ученица Л. Аксельрод. Плеханов отождествляет с марксизмом биологическое учение Дарвина о происхождении чувства прекрасного и чувства нравственного. Плеханов по существу стоит на той точке зрения, что в психологической природе человека изначала заложена способность к эстетическим и этическим чувствам, причём в процессе общественного развития, под влиянием развития производительных сил и классового строения общества, эти взгляды меняются. По словам Плеханова, «заложенные в человеческой природе возможности эстетических и этических норм и чувств изменяются в действительности под влиянием условий окружающей его среды, и ими (т. е. условиями) объясняется то, что данный общественный человек (т. е. данное общество, данный народ, данный класс) имеет эти эстетические вкусы и понятия, а не другие». Приписывая человеческой природе прирождённую способность к этическим и эстетическим чувствам, Плеханов, с одной стороны, подаёт руку дарвиновскому биологизму в объяснении общественных явлений, с другой стороны — кантовскому нравственному «категорическому императиву».