Истории для девочек

О том, как я мучилась одиночеством, как недобро обошлись со мною мои одноклассницы и как твердо решила я перейти в другой институт, я промолчала.

Мне не хотелось опечалить беззаветно любящего меня отца…

И на его вопрос: «Хорошо ли тебе здесь, Нина?» – я отвечала твердо, без запинки:

– Да, мне хорошо, папа!..

Глава III

Последнее прости. Обыск

Это была маленькая, совсем маленькая книжечка, с белыми чистыми страницами, но если посмотреть на свет, то на белых чистых страницах обрисовывались смешные фигурки маленьких карикатурных человечков.

Лидочка Маркова, или Крошка, как ее называли в классе, владелица книжечки, привезла ее из-за границы и показывала всем с особенной гордостью. И вдруг книжечка пропала.

Еще на уроке monsieur Ротье Крошка пересылала ее к Вале Лер, которая не успела рассмотреть ее в перемену. После урока мы вышли в коридор, пока проветривались классы. Внезапно подбежала к группе седьмушек красная как зарево Крошка, заявляя всем, что ее книжечка исчезла.

Поднялся гвалт невообразимый… Я не могла как следует понять, на чем порешили девочки, потому что в эту минуту меня позвали на встречу к отцу.

Уже больше недели прошло со дня моего поступления в институт, а папа все жил в Петербурге. Сегодня он пришел в последний раз. В этот же вечер он должен был пуститься в обратный путь.

Я бросилась в его объятия… Мы говорили тихо-тихо, точно боясь, что нас услышат.

– Папа, ненаглядный мой, дорогой, – шептала я, обнимая его, – я буду хорошо учиться, чтобы ты мог гордиться мною!

– Спасибо, деточка, спасибо, но только не надрывай своих силенок… А лето опять вместе, да?.. Что передать Шалому? – улыбнулся он сквозь застилавшие его глаза слезы.

– Вот, Нина, – сказал он, снимая с груди своей маленький золотой медальон, – носи на память о твоем папе и о покойной деде.

И, не дав мне опомниться, он надел мне его на шейную цепочку, на которой уже висел образок святой Нины, этот медальон с портретами покойной мамы и моим собственным, на котором я была изображена в костюме маленького джигита.

Мы крепко обнялись…

– Передай Барбале, Михако… Шалому… да, даже Шалому, он должен понять… что я люблю их крепко и буду думать о них постоянно… – с волнением говорила я.

Миг разлуки приближался… И вдруг внезапно выплыл в моей памяти мой безумный поступок с бегством… Мне хотелось еще раз услышать из уст моего отца, что он вполне простил сумасшедшую маленькую Нину, и я тихонько, на ушко шепнула ему об этом, еще раз прося у него прощения.

– О моя детка! – произнес он в ответ и обнял меня крепко последним прощальным объятием…

Он был уже в швейцарской, а я застыла как камень, так глубоко было охватившее меня волнение. Увидя генеральское пальто моего отца в руках швейцара, я словно очнулась от столбняка и бросилась к нему. Горе, разрывавшее мое сердце, было слишком сильно, чтобы вылиться слезами…

Как сквозь сон почувствовала я на своем лбу его благословляющую руку, его поцелуи, смоченные слезами на моих щеках…

– До свиданья, Нинушка, до свиданья, крошка-джаным, до свиданья, чеми потара сакварело!

И, еще раз поцеловав меня, он стремительно направился к выходу. Я видела, как удалялась его статная фигура, как он оглядывался назад, весь бледный, с судорожно подергивающимися губами, и только молча с мольбою протянула к нему руки. Он тоже оглянулся и в ту же минуту был снова подле.

– Нет, я так не уеду! – стоном вырвалось из его груди. – Ну, радость, ну, малюточка, хочешь – едем со мною!

Хочу ли я! Он спрашивал, хочу ли я?.. О, Боже всесильный! Я готова была крикнуть ему, рыдая: «Да, возьми меня отсюда, мой дорогой, любимый отец! Тут, в институте, ночь и темень, а там, в Гори, жизнь, свет и солнце!» И я уже готова была просить его об этом, но внутренний голос вовремя остановил меня:

«Как! Нина – потомок славных кавказских героев, – неужели ты не можешь найти в себе достаточно мужества, чтобы не опечалить отца? Стыдись, маленькая княжна, имеющая дерзость считать себя джигиткой!»

Этого было достаточно, чтобы придать мне мужества.

– Не грусти, папа, – вырвалось у меня твердо, как у взрослой, и, поцеловав его еще раз, я добавила, сделав над собой усилие, чтоб не разрыдаться: – Лето не за горами! Скоро увидимся… И не заметим, как пройдет время!..

Как только тяжелая входная дверь захлопнулась за ним, я прижалась к высокой колонне и, зажав рот передником, разразилась глухими судорожными рыданьями… Когда я, досыта наплакавшись, вошла в класс, меня поразило странное зрелище.

На классной доске висел маленький золотой крестик, очевидно снятый с чьей-нибудь шеи, и девочки, став длинной шеренгой, подходили и целовали его по очереди.