Истории из лёгкой и мгновенной жизни

Никаких особенных политических взглядов у меня не имелось, но когда я видел, будучи сущим подростком, эти бесконечные очереди в «Мак» и давку в дверях этого нелепого общепита, всегда мысленно пожимал плечами: нет, а зачем им?

Котлеты я ел, лимонад пил. Мороженым лакомился, едва ли не руками его черпая из бумажного ящика. Весь день потом был липкий, всем лицом.

Но то, чем нас решили накормить в этом модном заведении, – оно даже на картинке выглядело как-то странно: как детская раскраска.

Раскрасил бумажный торт и ешь. Раскрасил бумажного поросёнка и ешь. Раскрасил бумажное мороженое и лижешь. А там бумага, сладкая от краски.

Нет, мне и в голову не приходило агитировать кого-то питаться тем и не питаться этим: как хотят.

Я сам раза три или четыре был в «Маке». Ну, оказалось всё ровно так, как я и думал.

Зато я переживал, что вкусы моего детства куда-то исчезли и теперь их не вернуть.

Те лимонады, которые выдавали себя за «Буратино» и «Тархун» в девяностые годы, были куда более подлым обманом, чем весь американский общепит вместе взятый.

Я разуверился в том, что бывают настоящие пельмени. И котлеты, естественно, тоже.

Зато чипсов стало много, очень много, так много, как в детстве даже не мечталось, но наелись ими очень скоро.

И вот недавно зашёл в сельмаг той деревни, где живу теперь, увидел на летней жаре «Буратино»: а дай, думаю, куплю.

Купил – и: ну да, он.

Даже не удивился – я ж его ждал, и он вернулся. Когда ждёшь – всё возвращается.

Купил пломбир – тоже он, ничуть не изменился. Хоть опять коробки перебирай вослед за ушедшей мороженщицей.

Говорят, в Древнем Египте тоже было своё пиво – я бы попробовал, но рецепт потерян.

Думал, что и советские рецепты утерялись: но нет, смогли восстановить.

Я не знаю, где всё это делают, но у меня есть ощущение, что люди, производящие это, меня уважают, живут рядом со мной и сами всё это пьют и едят.

Скажу больше!

В деревню, где я живу, стали один за другим возвращаться городские жители, которые оставили дома своих родителей 25, 15, 10 лет назад.

И что-то вдруг с ними со всеми стало эдакое.

Сосед напротив завёл себе козу. Сосед через дорогу – бычка.

На днях принесли котлет угоститься: попробовал. Вот, думаю, и котлетки пришли к нам, те самые, ничуть не изменились.

С той же страстью, с какой мы, постсоветское поколение, убегали когда-то от огородов – «Да зачем это нужно! Да на рынке всё можно купить!» – люди теперь бегут к себе в родительские избы.

Нет, такие огороды, какие у нас были в детстве, ещё не засаживают, но… приглядываются уже. Задумываются.

Это к нам возвращается утерянная цивилизация.

Понимаете, о чём я?

Когда в городе появляется «Макдональдс», это вовсе не означает, что пришла цивилизация. Это означало, что цивилизация временно оставила нас.

Нет, там, конечно же, круглосуточно, быстро, цветисто, празднично и туалеты чистые.

Я ж ничего против не имею.

На здоровье, как говорится.

Хотя здоровье тут точно ни при чём.

Но цивилизация возвращается, когда ты утром просыпаешься, а вокруг, по деревне, кто-то мычит, блеет, хрюкает. Звякает подойником, ругается благим матом на свою бурёнку, скрипит воротами.

Инстинкт самосохранения должен брать своё.

У кого он есть, конечно. Остальные как хотят.

Почти детектив про Высоцкого, писателя и друга его, старателя

Хорошей компанией мы ехали из Иркутска в Слюдянку. Есть такой городок под Иркутском.

В хорошую погоду с дороги виден Байкал, но стоял туман, и я обошёлся без видов на озеро, тем более, что и так было красиво; к тому же – весело.

– Тут по дороге – деревня, где есть кафе, в котором бывал Высоцкий, – сообщил подвозивший нас на своём красивом внедорожнике сибиряк – высокий, добродушный мужик: спортсмен, бизнесмен, всё при нём.

– Обязательно надо посетить, – обрадовался я.

– Тут у Высоцкого друг жил, – сообщил водитель. – С которым они вместе роман написали.

– «Чёрная свеча»? – спросил я.

– Ага, «Чёрная свеча».

– Леонид Мончинский? – удивился я.

– Да, Мончинский фамилия вроде бы.

– С ума сойти.

«Чёрную свечу» я купил сам – лет в пятнадцать, году в 90-м, на развале, в каком-то провинциальном чернозёмном городке, заодно, кстати, с романом «9 с половиной недель».

Мы куда-то ехали с отцом, на перекладных электричках, и читали эти книжки по очереди. Сошлись на том, что их даже не стоит сравнивать: «Чёрная свеча» – крепкая проза, там есть чему довериться, что же до второй книжки… то нечего про неё и говорить.

Сколько себя помню, в нашем доме звучали песни Высоцкого. Едва начали выходить воспоминания о нём и сборники его сочинений – всё это немедленно нами приобреталось. Хотя, воспитанный на классической поэзии, я довольно быстро для себя решил, что великие песни вовсе не предполагают, что в основе их лежат великие стихи.

И отцу, и матери эта нехитрая истина тоже открылась, что вовсе не убавило нашей любви к Высоцкому. Но я точно не помню, чтоб кто-нибудь перечитывал Владимира Семёновича ради того, чтоб перечесть, и тем более не было случаев, чтоб мы всерьёз обсуждали его прозу.