Истории Хейвена

— Ты хоть представляешь, куда мы премся? — вырвалось у Буча, когда «Чероки», пробивающийся сквозь бревенчатый завал на дороге, занесло, и комья грязи и раздробленные щепочки полетели из-под всех четырех колес.

Ив только кивнул. Он цеплялся за большой руль «Чероки», как большая лысая обезьяна.

Лесистые дороги переходили одна в другую, в конце концов машина вскарабкалась на присыпанную листвой осыпь щебня, и оказалась, как, осмотревшись, понял Буч, на Дороге № 5 города Альвиона. Хоть Бичу и казалось это невозможным, старик сделал то, что обещал: он показал путь вокруг Хэвена, который ни разу не заходил в город.

Теперь Ив остановил в сотне футов от обозначения городской границы Хэвена. Он приглушил двигатель и приоткрыл окно. Не доносилось ни звука, лишь мерно урчал мотор. Не слышно было птичьего пения, и Бичу показалось это странным.

— А что в ружейной сумке сзади? — спросил Бич.

— Самые разные вещи. Пускай сейчас это тебя не волнует.

— Чего ты ждешь?

— Колокольного звона, — сказал Ив.

3

Но это не был тот колокольный звон церкви методистов, под который Ив вырос и ждал сейчас, который звонил без четверти десять, созывая на Оплакивание — и искренних плакальщиков, и тех, у кого уже наготове были бурные потоки крокодильих слез — в Методистскую Церковь, где начинался первый из трех актов спектакля (Акт II: У могилы; Акт III: Поминки в Городской Библиотеке) Преподобный Гуринджер, робкий человек, который и мухи не обидит, несколько недель назад ходил по городу и говорил всем, что он устал от этого буханья.

— Так почему бы тебе что-нибудь с ним не сделать, Гу? — спросила Памелла Сарджент.

Преподобного Лестера Гуринджера еще ни разу в жизни не называли «Гу», но в его тогдашнем состоянии затаенной обиды он едва обратил на это внимание.

— Быть может и сделаю, — сказал он, мрачно глядя сквозь толстые линзы очков. — Очень даже может быть.

— Есть идеи?

— Время подскажет, не так ли? — изящно ответил он.

— Конечно, Гу, — сказала она. — Конечно.

На самом деле у преподобного Гуринджера была идея, касающаяся этих колоколов — даже удивительно, как он раньше не додумался, настолько она проста и великолепна. Главная прелесть идеи состояла в том, что она не требовала обсуждения ни с дьяконом, ни с "Женской помощью" (организация привлекала лишь два типа женщин — толстых слюнявых баб с грудями не меньше бочонка и плоскогрудых девиц с усохшим задом вроде Памеллы Сарджент с ее мундштуком из поддельной слоновой кости и режущим слух кашлем курильщика), или с некоторыми из наиболее активных членов его общины… общение с которыми всегда выливалось для него в сильное и болезненное расстройство желудка. Он не любил просить. Нет, это то, что преподобный Лестер Гуринджер способен сделать и сам, и он это сделает. И плевать на всех, кто не поймет, в чем шутка.

— Если Ты, Пэм, еще раз назовешь меня Гу, — шептал он, вывинчивая пробки в церковном подвале, так как его идея могла потребовать большого напряжения, — я заткну дыру в писсуаре в доме священника и хорошенько промою тебе мозги… если их раньше не смоет в унитаз.

Он захихикал и снова занялся пробками. Преподобный Лестер Гуринджер за все свою жизнь не подумал, и уж тем более не произнес ничего более грубого, но сейчас он лишь почувствовал себя более свободным и оживленным. Ведь Лестер, собственно говоря, готовился посоветовать тому из Хэвена, кто не оценит новый колокольный перезвон, откушать пирожок с хером жареным внутри.

Но все в городе считали, что это нововведение не лишено великолепия. Так оно, в сущности, и было. И сегодня преподобный Гуринджер почувствовал, как сжалось от гордости его сердце, когда он слегка коснулся нового выключателя в ризнице и звук колоколов поплыл над Хэвеном, и все услышали мелодии разных гимнов. Теперь колокольный звон можно было задавать заранее, и Гуринджер выбрал те гимны, которые особенно подходили к Оплакиванию. Туда вошли старые методистские и баптистские гимны, например:

"Христос — наш лучший друг" и "Это мир моего Отца".

Преподобный Гуринджер стоял никем незамеченный, потирал руки и наблюдал, как люди стали стягиваться к церкви группами, и по двое, и по трое, привлекаемые колоколами, только колоколами и их звоном.

— Черт побери! — воскликнул преподобный Гуринджер. Никогда в жизни он не чувствовал себя лучше, поэтому он решил отправить Рут Маккосланд в последний путь подобающим образом. Он намеревался поставить смесь из разных панегириков.

В конце концов, все так любили ее.

4

Колокола.