Эта революция, эти безбрежные просторы, которые Рауль привнес в сердце тети Аграфены, под влиянием чтения книжек и газет, формировались также в сердцах неизвестных широкому кругу русских барышень, провинциалок, выросших в гнилом буржуазном окружении, в целомудрии, в ежедневной молитве, в компании семейной портнихи, одной и той же на протяжении всей их жизни, одевавшей их в скромной манере, и в компании жениха, потенциального мужа, согласно устоям царской власти.
С помощью своих книг и публикаций в прессе Рауль сумел покорить сердца Марии Леонидовны, и Марии Евгеньевны, и всех сестер Коробейниковых, и всего того матриархата, в котором родился, и жил, и развивался, или не развивался, мой подростковый рассудок. Индеец жених тетушки Аграфены всем заронил в души морскую трагедию и мечты о странствиях.
Единственное, о чем мечтал Рауль как дипломат, как журналист, или как обе эти его профессии было уехать жить в Париж. Он оставил тете Аграфене стопку открыток и стихов, которые немного времени спустя можно было бы продать за большие деньги. Однако тетя их сохранила до самой смерти и любила пересматривать их во времена одиночества, болезней, душевной пустоты и старения.
Рауль укатил в Париж в роскошном голубом вагоне, и на перроне его провожали все те господа, дворяне или нет, как Константин Константинович, говоривший стихами, как и он сам, большое число молодых модернистов и группа девушек из нашей семьи, с Коробейниковыми и прочими подругами.
Паровоз свистел, набирая ход, модернисты болтали стихами или на французском, Рауль поймал тетю Аграфену за ее музыкальную талию, и на мгновение, под железнодорожным солнцем, медь его кожи блеснула рядом с левкоем платья тети Аграфены.
Таким было прощание.
Рауль пообещал присылать много много стихов и открыток, но так и не написал ни разу. Понятно, что Париж и алкоголь с шахматами его поглотили целиком, узурпировав его душу и его тело. Он как-то сказал тетушке Аграфене: "Есть поэты влажные и поэты сухие. Я поэт влажный." Тетя Аграфена, покинутая и теперь полюбившая по-настоящему, на расстоянии, читала и перечитывала открытки и стихи индейца.
И как раз тогда, возвратившись с этого астрального путешествия в поэзию, во вселенную поэта, больная от низости, от скуки, от печали, от одиночества, от повседневности, решила искать наслаждений.
Глава 5. Любовь разлучная
Премьера “Трех сестер” А.П.Чехова было событием национальным и даже событием европейского масштаба. Чехов был автором века прошедшего, «в очень большой степени века ушедшего» как говорили и говорят в семье Коробейниковых. Однако «Три сестры» это произведение в стиле реализма, а реализм всегда находил у нас поддержку и вызывал интерес у молодежи из религиозных семей.
Прадед Максим Максимович был, как я уже говорил, большим другом отца Григория, поскольку он считал его человеком полным идей, и, поскольку он любил поспорить с ним, в то время как Чехов никогда не говорил о литературе, разве только о деньгах, которые он заработал или сможет заработать благодаря своей литературной деятельности. И кроме всего прочего Чехова никогда не приглашали к нам на большие званные ужины, поскольку дед Николай и бабушка Елизавета считали его неисправимым безбожником. Что касается мамок, тетушек и их подружек, всего нашего матриархата, то Чехов им совсем не нравился поскольку они его считали «вдохновителем идей социализма» как было напечатано в одной из наших газет. Или он просто был для них «ничего особенного».
Он ел суп прихлебывая из тарелки и таким способом мог опрокинуть себе всю тарелку в рот одним махом. И в частности, в одном из своих произведений он имел смелость назвать горошины маленькими пульками, на что тетя Аграфена, считавшаяся у нас авторитетом в литературе благодаря своим отношениям с Раулем, разгневанно обозвала его болваном.
Тетушка Аграфена во время своей болезни чахоткой проводила время за отдыхом, чтением книг и своими печалями. Федор Петрович, врач, рекомендовал ей проводить больше времени на свежем воздухе, избегая, однако, солнечных лучей (как было модно в те времена), и хорошо питаться, избегая излишеств. Я проводил много времени с тетушкой Аграфеной подле ее шезлонга в садике, у каштана, или в ее комнате, сидя у открытого окна. Тетя Аграфена слушала скрипичную музыку и оперы Верди, посылала двойные открытки Николаю II, который в ответ присылал букеты цветов и открытки с короной, не говоря уже о стихах Рауля, которые она берегла у себя, как я уже говорил. Был ли у нее светлый период? Нет. Темными очами смотрела она на яблони в саду, на ее алых губах таял мед, на алых губах, постигших высоты знания недоступные мудрецам. Молодой Пикассо забегал проведать ее всегда очень поздно и дарил множество раздетых и одетых людей, нарисованных его рукой.
- Мои извинения мадемуазель Аграфена, вы застали меня между голубой и розовой эпохами. Сегодня я уже занимаюсь другими вещами.