Истории медсестры. Смелость заботиться

Почти каждый день мы получаем электронные письма от нашего социального работника, теперь другого, чья работа – «сопоставление», то есть сопоставление ребенка с нужной семьей, а семьи – с правильным ребенком. Она звонит и пишет: Вы можете рассмотреть этого ребенка? А этого? Читали эту анкету? Часто она прикрепляет фотографию, или она есть в анкете – равно как и информация о том, что привело ребенка в детский дом, – либо историю его биологической семьи.

У меня кружится голова, когда я читаю о детях, которым нужны семьи. Я очень внимательно изучаю анкеты, читаю между строк и пытаюсь представить, как моя родная дочь справится с проблемами того или иного ребенка. И справлюсь ли я. Я часто прошу дополнительную информацию. И я мечтаю обо всех этих детях, ждущих семью. Затем однажды мне звонят: «Я отправила вам электронное письмо по ошибке, еще одну анкету. Просто удалите ее. Это ребенок, мальчик, но он из Шотландии. Так что просто удалите ее». Что-то в ее голосе заставляет меня навострить уши. Слова не соответствуют тому, что она хочет сказать. Умные люди эти социальные работники. Я открываю письмо. И вдруг вот он. Мой сын, двух лет, смотрит на меня широко открытыми глазами. Я сразу понимаю, что этот ребенок – мой сын. Природа и воспитание не имеет значения. Он полностью мой. Я чувствую его костями, кишкой, затылком и где-то под ребрами. Все другие дети, которых я видела и которым хотела помочь, испарились из памяти. Я влюбляюсь в него в ту же секунду. Я так ясно вспоминаю тот день, когда родилась моя дочь, свернувшаяся в клубок, и безмерность любви, которую я чувствовала. Как я могу снова чувствовать такую любовь? Но вот оно.

Он любит танцевать! Он любит музыку! И гулять! И играть с мячом! Я хочу вытащить его из фотографии и навсегда заключить в свои объятия. Я плачу и плачу. Я жажду обнять его. Лицо моего сына напоминает мне, что во мраке жизни бывают вспышки прекраснейшего золотого света. Надеюсь, я достаточно хороша для него. Я думаю о дочери. Как она справится с братом? С тем, кто родился не у меня? Но что-то вселяет в меня уверенность, что она справится, причем лучше меня. Как будто она родилась, чтобы быть сестрой. Я полагаю, что она будет творить магию, которую я не совсем понимаю.

Я распечатываю фотографию будущего брата и показываю ей, а она берет и долго смотрит на нее, крепко сжав в руке. Я осторожно достаю фото и ставлю на каминную полку. Но позже оно пропадает. Я спрашиваю дочь, где фото, а она все отрицает. Я ищу и ищу, сердясь, и нигде не могу найти. В конце концов, я сдаюсь и перепечатываю фотографию. Я отчаянно смотрю на его лицо. На следующее утро я нахожу первую фотографию под подушкой дочери. Когда она говорит, что это «волшебство», я смеюсь, но затем ее лицо становится серьезным и задумчивым, и мне интересно, собирается ли она высказать свое беспокойство. Но она лишь немного хмурится.

– Прошлой ночью мне приснился мой брат, – говорит она. – Он сказал, что мы должны завести собаку. Морскую свинку. Или хомяка. Мы должны. Или он не захочет жить с нами.

* * *

Перед тем как Оливия покинет больницу и отправится домой, я пытаюсь с ней поболтать, предлагаю поиграть в Snap или прогуляться на солнышке, но она вялая и ничего не хочет. Все меняется, когда приезжает Тоби. Тоби одиннадцать, у него нет бровей, ресниц и большей части волос, поверх его футболки накинут плащ. Он лечится в отделении амбулаторно и живет дома со своими сестрами, родителями и хомяком по кличке Бэтмен. Сегодня медсестры договорились, что Бэтмен может сопровождать его во время лечения: арт-терапия, консультации, лекарства, дальнейшее обследование, планы ухода.

Оливия и Тоби ударяются кулаками и переходят к тайному рукопожатию, которое они, по-видимому, выработали за время своей недолгой дружбы. Она улыбается, и я замечаю ее крошечные желтые зубки, покрасневшие десны. Но потом вижу, как улыбка достигает ее глаз, и что-то внутри нее меняется. Она светится. В гостиной Тоби достает Бэтмена и кладет его в прозрачный шар. Оливия и Тоби следуют за хомяком, пока он врезается во все: в ножки стула, в стену, в стол. Все время они разговаривают на выдуманном языке.

– Банановый язык, – говорит мне Оливия. – Ты не поймешь.

Я потягиваю чай и смотрю на них: двое детей явно в восторге друг от друга. И улыбаюсь про себя. А в обеденный перерыв Оливия садится рядом с Тоби и ест, без особого драматизма. Другая медсестра говорит мне, что время приема пищи чревато эмоциями и паникой, и наша работа состоит в том, чтобы все было дружелюбно и расслабленно: мы не слишком сосредотачивались на еде, а скорее на опыте. Но Оливия и Тоби едят с открытым ртом, говорят бессмысленные выражения и смеются над Бэтменом, стучащим под столом своим шаром.

После обеда Оливия смеется и поднимает Бэтмена, визжа от восторга, когда достает его из шара.

– Вот так, Бэтмен. Так-то лучше. Нам не нравится быть в ловушке, да? – Тоби истерически хихикает.

– Вы и Бэтмен оба заключенные, – говорит он.