Истории медсестры. Смелость заботиться

Билл наклоняется и целует Гвен, как будто у нее нигде нет ни трубок, ни проводов. Он целует ее так, как будто у него больше никогда не будет такого шанса.

Золотой час

Жестокая и странная правда жизни заключается в том, что все плохое случается одномоментно. Слезы – еще одна странная вещь. Даже когда внутри вас, по ощущениям, больше нет ни капли жидкости, они продолжают течь, как будто внутри еще целая река.

Я так сильно плачу, что у меня пересохли губы, но не могу остановиться. У моих детей – пятилетнего сына и семилетней дочери – слезы тоже текут градом. И каждый раз, когда я смотрю на них, мне кажется, что я худшая мама в мире, самая большая неудачница.

Мы переезжаем из нашего дома в небольшое арендное жилье, и нам помогают два здоровенных грузчика, оплаченных последними деньгами, что у меня есть. Я пишу, ухаживаю за больными, преподаю и планирую работать по 90 часов в неделю. Домашние дела будет вести помощница по хозяйству, поселившаяся в кладовке. Я не знаю, как мы будем платить грабительскую арендную плату (это же Лондон), но я что-нибудь придумаю, я должна. Я не хочу забирать детей из этой школы и из этого детского сада, не сейчас. Кроме того, нам пока некуда идти. Грузчики прекращают свою веселую болтовню, как только видят меня среди наполовину упакованных коробок, мои дети плачут рядом со мной. Они хотят видеть папу. Они хотят, чтобы мы не расставались. Они хотят остаться в своем доме. Но мы не можем себе этого позволить. И мне нечем их утешить. Ни слов, ни энергии – ничего. Я пуста, во мне нет ничего, кроме слез.

* * *

В день похорон моего дедушки по отцовской линии мы с братом едем в Линкольншир. Мой папа тоже при смерти: мы еще этого не знаем, но он умрет на следующей неделе. Наш отец хил и болен, и он опечален тем, что не может пойти на похороны собственного отца. Что за беда, думаем мы, не иметь возможности пойти на похороны близкого человека. Каким-то образом мы с братом умудряемся шутить. Улыбка. Саркастический комментарий. Но это мало помогает скрыть нашу боль.

Мы останавливаемся перекусить и заказываем еду, которую не едим. Говорим о том, как долго наш папа может прожить. Мой брат, самый здоровый человек, которого я знаю, чувствует себя плохо. Это необычно. Он любит говорить людям, что он не только итальянец (это не правда), но еще и почти олимпийский спортсмен, поскольку его пульс в состоянии покоя составляет 45 ударов в минуту. И несмотря на его шутливое хвастовство (однажды я слышала, как он рассказывал кому-то, что фактически открыл Ибицу), он еще и лучший из мужчин. Но он начинает потеть и бледнеет.

– Я пойду подышу, – говорит он и выходит из ресторана.

И все немного замедляется, время как бы замирает. Я смотрю на него. В кафе, где мы сидим, французские окна. Я вижу своего брата снаружи, и ощущение паузы усиливается. Он ходит пошатываясь по почти пустой улице с ее мощеными камнями и аккуратными красивыми домиками напротив. Но мы не пили. И миллион лет прошло после того, как мы пробовали наркотики в подростковом возрасте. Я думаю, что, возможно, он шутит, и делаю маленький глоток супа. Брат наклоняется вперед. Я улыбаюсь, но что-то в его лице не так. Он не улыбается, даже глазами, как обычно. А потом он падает. Падает!

Моя суповая ложка тоже падает на пол, звеня, и наступает полная, невыносимая тишина. Несколько секунд я не могу пошевелиться. Я не могу дышать. Только не он, не мой брат! Все мужчины ушли из моей жизни. Кроме него. Я не религиозна, но мне хочется закричать, глядя в небо: «Чего тебе еще от меня надо?!» Вместо этого я бегу. Толкаю дверь и бросаюсь к нему. Пока я выбегаю на улицу, около него уже собралась небольшая толпа. Кто-то вызвал скорую. А он лежит на земле, не реагируя. Его глаза закрыты.

* * *

Пройдет много времени, прежде чем я снова почувствую себя счастливой. Я иду по мосту в сторону больницы. Все привычное сегодня кажется другим. На этом мосту всегда жили бездомные. В поисках убежища они собирались и вокруг больницы, сидели на лестничных клетках, прятались в тенях. Теперь везде вдоль дорог стоят палатки, в них живут целые сообщества. Окна парламента рядом выходят прямо на наш бездомный город, на людей, еле выживающих, с изъязвленными и распухшими пальцами, в грязной одежде, со спутанными волосами.