Истории мертвой земли

Вам интересно, кто такой Люций Лукумон? Да я и сам пока что не в курсе. Только что выдумал это имя, как и его носителя, как и весь период бытия (жизненного цикла?) последнего: на свет появился тогда-то, свое первое сновидение постиг тогда-то, оригинальными мыслями обзавелся тогда-то, отыскал себе спутницу и был сожран ею во время соития – тогда-то. Итогом же всего периода бытия Люция Лукумона явилась или только еще явится все та же обыденность.

А что позволяло – и позволяет – мне считать свое бытие необычным?

Как то ни прискорбно, но ничего. Я вел, веду и буду вести самое наискучнейшее существование из всех возможных – в этом и прочих мирах на любой из нитей паутины времени. Ведь время – это единственное, что мне не подвластно, потому что время – каждое его направление во всех возможных реальностях – есть мое необузданное, лишенное всякого контроля подсознание. Полагаю, что именно поэтому я и не способен преодолеть скуку, чего бы я там ни навыдумывал.

Отчасти время и есть скука. Моя скука.

И даже если у меня был, есть, или, захоти я того, еще только появится спутник или спутница – человек ли, арахнид ли, да кто угодно! – такая же любящая женщина по имени Мария, а то и огромный насупленный паучище Кхе-ре-тере-хи-ре-хе-ке – еще кто-нибудь этакий, – то вряд ли что-то серьезно изменится. Бесчисленное множество спутниц и спутников, унылые и предсказуемые ипостаси моей жажды не-одиночества. И даже если у меня был или будет кот (очень древний, один из первых моих собеседников наряду с уснувшим Океаном), чья шерсть искрится огненными всполохами, и в чьих глазах сосредоточены мириады звездных скоплений, то все равно бесполезно на что-то надеяться. Всего ничего друзей – как результат осознания собственной удручающей неспособности снизойти до их уровня, стать равным и уже после проникнуться дружбой, довести это явление до своего логического финала, до апогея. И даже если вы спросите, а как, черт возьми, такое возможно?..

Хотя нет, вы не спросите, потому что вы тоже часть этой реальности. Моей реальности. Реальности, в которой возможно все. А понятие «все» включает в себя первым делом обыденность.

И, конечно же, скуку.

Поэтому я закрываю глаза и чувствую, что сейчас, как и когда-то очень давно, мне вновь хочется рассказать обо всем этом; хочется, чтобы оно обросло плотью произнесенного, обрело форму озвученной мысли и тем самым отпечаталось в закоулках памяти. Мне нужно записать это, но у меня нет подходящего инструмента – ни ручки, ни гусиного пера, ни кисти. Тогда, не придумав ничего лучше, я ломаю себе бивень, макаю его в собственную тоску и вывожу первые строки на полотнах своего разума – это мое откровение о том, что было и что будет, о том, что случилось или еще только случится, как и о том, чего никогда не случалось.

Я помню, что вначале было слово. И слово это…

***

– Зачем? – спрашиваю я сам себя.

И мысль моя плутает в лабиринтах прошлого, среди полузабытых сновидений и изживших себя идей; мысль моя послана в направлении тягучего сгустка света, пронизанного тысячами то удлиняющихся, то становящихся короче игл-лучей, – того самого света, что переливается всевозможной гаммой цветов и который, увы, вряд ли даст нужный ответ. Но воплощенное Существо знает, что Свету ответ просто неведом. У Света иная, понятная только ему одному задача: его собственное предназначение. И когда-нибудь оно обязательно свершится, а пока что Свет мчится сквозь тьму, перебираясь из одной мертвой системы в другую.

Тот, кого они именуют Сущее, все так же хранит молчание. Да и вообще, оно крайне редко общается с Существом или со Светом, внутри которого Существо передвигается.

– Ты должен искать.

В результате несметное число единиц ничем не исчисляемого времени потрачены на блуждание по уже потухшим либо еще затухающим светилам – от одного к другому, от другого к третьему… Собирая прошлое по крупицам, исследуя ошметки былых эпох, разглядывая тлен уничтоженных планет и галактик – и все это в поисках незнамо чего. А потом дальше, дальше и дальше…

– Таков замысел, – обращается Свет к Существу.

И так было всегда – с того самого мига, как Существо осознало, что оно есть. Замысел, суть которого сокрыта от всех и вся, но который обязательно должен исполниться, иначе… иначе что?

Сущее же упрямо молчит.

Преодолевая один сгинувший мир за другим, перебирая память за памятью, образы и видения, звуки и мысли, давно растаявшие, давно отзвучавшие, давно угасшие, – до бесконечности и далее, в предвечную тишину за ее пределами. А повсюду сплошь тлен; повсюду отголоски прошлого, чего-то яркого и непривычного, бесцельно сгинувшего в пелене времен и черной предельности всякого бытия – (жизни?) – пусть первоначально Существо и не понимало, что именно это значит.

– Думаешь, когда-нибудь мы найдем то, что ищем? – спрашивает Существо.

Огненные иглы на мгновение перестают изменяться, цвета же делаются интенсивнее, а свечение ярче: Свет размышляет. Но он не знает ответа, так как сам является пленником этого непостижимого замысла. Всего лишь орудие для свершения высшей воли.