Истории мертвой земли

Зато я помню, что за то время, пока взращенный внутри сновидения мир-цветок формировался, в нем – то есть в заключенной в нем реальности – сменялись целые эпохи. Я никогда особо не задумывался над тем, что конкретно происходит внутри сновидений, не вглядывался столь пристально, не был ценителем, дегустатором. Как оно всегда и случается, я все знал заранее, но скрупулезное исследование и наслаждение мельчайшими – самыми незначительными – деталями навевало на меня скуку. Я не был вездесущ – вернее, я был вездесущ когда-то давно, и мне оно надоело, – а между тем целые поколения невиданных рас и народов рождались и погибали. Они воевали друг с другом и восхваляли друг друга; следуя отработанной схеме ограниченности их разума, они выдумывали себе идолов, возводили в их честь молельни, а после яростно их низвергали; пытались исследовать пространство вокруг, но так ни на шаг и не приблизились к разгадке. Они даже не могли вообразить, что такое бесконечность. А бесконечность суть я, мое раздувшееся от бремени бытия существо, мои мысли и сновидения…

Все вы не более чем чье-то сновидение…

***

Я окунаю обломок бивня в собственную тоску и продолжаю писать то, что давно уже написано. Я вывожу буквы, складываю их в слова, а слова – в предложения, и читаю этот позабытый, ставший уже незнакомым мне текст. Расшалившееся дитя и вместе с тем глубокий старик, я слоняюсь в лабиринтах этих давнишних грез, которые, в свою очередь, блуждают в многомерной бесконечности, перемещаясь из одной ее плоскости в другую и постигая все новые и новые миры. Оксюморон, ведь то, что я обозвал «новыми мирами», на самом деле заплесневелое старье, пыль моего творчества. Но из праха этих миров Существо вбирает знания и опыт, тем самым постепенно осмысливая себя, как нечто единое и уникальное, существующее и осознающее собственное бытие.

Сущее велело искать, и целью поиска является именно прах – тот самый, что остался от давно уже сгинувших народов либо отдельно взятых величественных созданий, будь то наделенные способностью созидать океаны или же мудрые растения, жившие в доисторические времена разумные планеты либо же организмы и механизмы, достигшие размеров планет, много кто еще.

Так Существу попадались миры, некогда населенные механизмами – кем-то сотворенными либо сами себя сотворившие. Во многом опередив остальных, эти машины достигли апогея в своем развитии и погибли оттого, что не смогли превзойти пика собственных возможностей – не сумели возвыситься над самими собой! А бывало, что организмы создавали такую вот, наделенную разумом машину, и машина эта, осознав самое себя, как и собственное превосходство над создателями, неизменно уничтожала последних. Либо же случалось обратное, когда в своем стремлении постичь замысел Сущего, машины развивались настолько, что способны были вывести первый в их истории живой организм. Непременно уязвленный пониманием собственной уникальности, граничащей с собственной же никчемностью, организм либо умирал, либо устраивал бунт.

По сути, и те и другие являлись всего-навсего конструктором, неказистым творением, в наивности своей рвущимся превзойти неведомого творца. Лишенные всякой оригинальности, эти неумелые поделки – первые попытки играться с формой и закольцованной идеей создателя и создания – не вызывают у меня ничего, кроме скуки.

Но все же порой и я задаюсь вопросом: а что если и меня кто-то создал?

Тем временем Существо продолжало свой поиск. Оно обнаруживало цивилизации, взращенные внутри других цивилизаций, а то и отдельно взятых живых существ. Но чаще всего эти паразиты были не способны уяснить той простой истины, что сами же истребляют своих носителей, тем самым обрекая себя на вымирание. Прочие народы и вовсе были лишены того, что понимается под физическим телом. В чем-то они походили на Существо – предпочитали интеллектуальное совершенство и, впитывая крупицы истины, полагали, что им открылись основы мироздания. Такие, как правило, вымирали от скуки.

Как я их понимаю!

Другие предпочитали иные пути гибели: они доходили до того, что накладывали табу на – о, сколь многое для Существа было заключено в этом великом и прекрасном таинстве! – размножение. Попадались и те, кто, имея крайне скудный запас знаний, но высокую плодовитость, за короткое время заселяли свою обитель, необратимо вырождались и самолично себя истребляли. Но наиболее странными казались другие, предпочитавшие поклоняться собственным иллюзиям, возводившие в их честь храмы и приносившие своим иллюзиям жертвы. И все чаще обнаруживались такие, кто неизменно желал истреблять – бессмысленно и беспощадно. Как правило, при должном уровне развития, они скитались в пределах дарованного им пространства, следуя из одной системы в другую и пожирая все, что встречалось им на пути.

Все создано по образу и подобию моему. И все отныне лишь тлен – останки загустевшей фантазии.