Истории психотерапии

– Понятно! Не расшифровывайте. Пожалуйста, давайте будем действовать гомеопатически? Я встретился с матерью только для того, чтобы сказать ей, как очень сильно ее люблю, и попросил прощения. Да, именно я, а не наоборот! Извинился, что когда-то доводил ее до срывов, вел себя грубо, был хулиганом и эгоистом. И она приняла мои извинения и расплакалась, и это были слезы умиления, а не боли. Мы отлично поговорили, испытав взаимное облегчение. Подавленные эмоции вышли на прощении и без негатива. И, конечно, я больше не посещал горе-психолога. Кажется, я уже упоминал об этом! А затем я почувствовал себя превосходно, ощутил счастье, но оно не продлилось долго. То есть я сделал вывод, что этого мало, есть что-то внутри, что я пока не могу раскопать, и это никак не связано с родителями, или связано опосредованно. Какая-то путаница…

– А ваш отец? С ним вы не встретились?

– Он уже не доступен для земных посиделок, потому что расположился в небесной канцелярии.

– Сочувствую. Как вы переносили его уход?

– Довольно сдержанно. Он давно был не жилец, страдал Альцгеймером и почти круглый год находился в старческом отделении психушки. Иногда на него находило озарение, он будто вспоминал о жене и пытался увидеться, а когда на свидание приходила мама, меня рядом не было. Я не навещал его. Почему-то испытывал брезгливость и неприязнь, я боюсь старости, физической смерти, болезней, телесного увядания. Теперь у меня образовалась фобия – стать как он, потерять память – ужасно. Я готов броситься под машину, лишь бы не лишиться рассудка до пенсии или после. Соглашусь забыться только на смертном одре! Неужели он ничего не понимал, совсем не тяготился своим состоянием? Врачи твердили, что отец чувствует себя сносно и не хнычет из-за погоды. Он обрел покой? То есть покой, и даже счастье есть форма помешательства? Не хочется в это поверить. Но зато я видел того, кто действительно счастлив. Жалею, что когда он находился в здравом уме, я мало общался с ним, и он не испытывал стремления к сыну. Я старался доказать, что лучше него, что смогу многого добиться, что буду отличником. Он работал инженером в секретном оборонном институте, создавая ракеты малой и средней дальности, но его проект заморозили, и он сдался, перестав тренировать мозг, переключившись на газеты и зомбоящик. Если нет любимого дела, желанной цели, мозг закисает. Нужно напрягать серое вещество, чтобы оно пребывало в тонусе, решало актуальные задачи, именно поэтому я занимаюсь авантюрным бизнесом. В этом есть свои минусы, зато нейроны в отменной форме. Обратная сторона – истощение и бессонница. Как-то отец предупредил меня, чтобы я никогда не включал задний ход. Вроде бы он хотел покаяться, что рановато сдался, но не успел сформулировать. Я прочитал что-то в его глазах. Он был ярый большевик, участвовал в гонке вооружений, опасался ядерной войны и превентивного удара западной коалиции. Перед кончиной он постоянно предупреждал о вторжении и призывал нажать «красную кнопку». Бедный старик совсем развалился в труху, хотя, может быть, что-то предугадал. Он был добрый, но скрывал доброту, от него ждали несокрушимых идеалов, и он не обманывал ожидание партии. Он хотел научить чему-то, а я брыкался, отказывался от бесплатных уроков. Какой же я кретин! Он был достойным представителем великой эпохи!

– Что бы вы сказали ему сейчас?

– Сейчас?

– Если представить, что появилась уникальная возможность, будто он сидит перед вами?

– Я бы сказал: старик, ты пророк, запад наступает! Как же нам нужна твоя ракета! Надеюсь, ты успел передать свои разработки последователям! – Александр громко рассмеялся и замер как монумент с вздернутым носом. – А если отбросить обиды, то я горжусь им. Пожму его крепкую, холодную руку, крепко обниму и скажу, что я пытаюсь быть на него похожим, только не верю в теорию заговора.

– И все?

– Разве этого мало? Наверно, что-то еще добавлю, только сейчас сложно сосредоточиться. Может быть, нужно написать ему письмо на небеса?

– Если очень хочется, напишите.

– Напишу! Обязательно напишу! – Александр схватил стакан с остывшим кофе. – Завелся! За тебя, папа!

Что же с ним происходит? Гримасничает или проявляет искренность?

История про отца похожа на правду, значит, удалось вытащить изнутри нечто стоящее. Вряд ли Жанна застала его врасплох и поставила в неудобное положение. Что-то подсказывало ей, что он повторял отцовскую легенду миллион раз, уж слишком складно и прозаически получилось.

– Принятие и прощение близких даются с трудом, но открывают значимый ресурс в настоящем, – объяснила Жанна. – Возможно, вы заметите позже, или скоро придут яркие сновидения, или вспомнится что-то еще.

– Не хотел бы по ночам видеть папашу! Хочу приятные сны, – с подковыркой произнес Александр. – Вообще спится так себе, не получается полноценно расслабиться, и проклятый будильник будет в самых неудобных местах! Мы еще обсудим родителей?

– Конечно! Запретных тем нет, – сказала Жанна, запнувшись, словно расширила заданные границы.

– Почему это так важно? – спросил Александр, выпрямив спину.