Истории, рассказанные вчера

— Нет. Я в церкви занимаю достаточно высокое положение, чтобы подобные вопросы решать самостоятельно.

— Откуда ты узнал, что я сижу в колодце?

— Помнишь мой дар ясновидения? Во сне я увидел тебя в каменном мешке, измученного, теряющего надежду — и поспешил из Киева. Этот же дар подсказывает, что завтра перед заходом солнца графиня придет к колодцу, чтобы удостоверится в твоей смерти: ей нужно найти тело мужа для похорон и статуса вдовы. Можешь в этом убедиться: вчера я восстановил на пустоши ту картину, которую она оставила, когда проверяла, поймался ли ты в ловушку.

Серафим встал из-за стола.

— Прощай! Пусть твоя совесть и долг перед мертвыми помогут принять решение. Я графиню не тронул раньше, не трону и сейчас: она — твоя жена. А ты мне был братом.

Серафим вышел. Вечеслав слышал, как он сел на коня и поскакал прочь.

— Ни обнялись, ни поцеловались на прощание, — подумал Вечеслав. — Словно попутчики до перекрестка.

День прошел в метаниях сердца и разума, а ночь в тяжелых, обрывочных снах.

Поднявшись с первыми солнечными лучами, Вечеслав проделал комплекс упражнений, доел кашу, прибрал в избе и, оседлав оставленного Серафимом коня, поскакал к Староильменской пустоши. Доехав до середины пути, спешился, отпустил коня и отправился пешком, выверяя направление по солнцу. Подойдя к капищу со стороны, противоположной тропинке, осторожно, не оставляя следов, взобрался на полуразрушенную крышу неподалеку от колодца и, улегшись на обгоревшую балку, приглушил эманацию сознания., — настолько удачно, что пара задравшихся воробьев избрала Вечеславову спину местом для поединка.

Как и предсказал Серафим, Мария появилась ближе к вечеру. Подойдя к колодцу, она остановилась, прислушиваясь и оглядываясь вокруг, удовлетворенно кивнула головой и принялась освобождать от жердей и веток верхушку колодца.

Вечеслав смотрел на жену так, словно впервые ее видел. Ему почудилось, что он обознался, и эта деловито оттаскивающая жерди женщина ему незнакома, — и когда завал был расчищен и женщина нагнулась, всматриваясь в темноту колодца, Вечеслав, отказавшись от намеченного плана, бесшумно спрыгнул с крыши и негромко позвал:

— Мария!

Женщина обернулась. Да, это была Мария, — но такого смятенного, смешанного со страхом выражения лица он никогда у нее не видел. И, не в силах сдержать сдавившую его боль, Вечеслав быстро шагнул и толкнул жену в колодец. Изогнувшись телом, Мария попыталась выпрямиться, взмахнула руками и с криком полетела вниз.

— Господи, что я наделал! — потрясенно прошептал Вечеслав.

Вытащив из-за пазухи веревочную лестницу, он закрепил ее конец и поспешно спустился на дно колодца.

Кол пробил спину и вышел из груди, рядом с сердцем. Мария была еще жива: когда Вечеслав, подхватив ее тело, попытался снять его с кола, она очнулась и, глядя Вечеславу в глаза, выдохнула:

— Не виновата: тебя обманули! Прощай!

Эти слова оказались последними.

Вытащив из колодца тело жены, Вечеслав положил его на круп коня, на котором приехала Мария, и, взгромоздившись в седло, поехал в имение. Объяснив встретившим его слугам, что графиня, упав с лошади, напоролась на сук, велел отнести покойницу в часовню и приготовить для похорон.

Пройдя в детскую, Вечеслав обнял повисших на нем дочек, взволнованно спрашивавших:

— Папа, ты уезжал, да? Ты такой старый стал и седой! Что случилось, папа?! А где мама?

— Все хорошо, доченьки! Пора спать.

Уложив детей в постель, Вечеслав сел в кресло, ожидая, когда они уснут: пусть эту ночь Лиза и Даша проведут счастливо, не зная, что остались без матери.

ПРОКЛЯТИЕ

Заботили отпечатки заметных на снегу лошадиных копыт: вдруг какой-нибудь умник спросит, что делал и кого ждал за старым сараем неизвестный наездник.

Казацкое войско славилось следопытами; остается надеяться, что до темноты никто на отпечатки не наткнется, а позже все скроет навороженная на ночь метель К тому же из корчмы все выедут пьяные, на поиски следов неспособные. Черт возьми, долго они будут бражничать?! Холодает, а пятидесятилетнее тело не так легко переносит мороз, как в молодые годы. Ага, вот они!

Толпа всадников с хохотом и свистом мчалась по снежной дороге. Впереди на буланом жеребце скакал любимец военной фортуны, полковник казацкого войска Тарас Самойленко, муж графини Елизаветы Мудрак, на которой женился два года назад, — и с тех пор, в промежутках между походами, занимался в основном тем, что пропивал в кабаках доставшееся ему приданное, заодно поколачивая пытающуюся его усовестить супругу.

Дорога, по которой мчались всадники, сворачивала на деревянный мост, связывающий берега реки Свирь, быстрое течение которой, разбиваясь о каменные выступы и бушуя в водоворотах, не позволяло воде превращаться в лед даже при сильных морозах.

Самойленко, гикнув, вырвался вперед. Он привык быть первым, этот полковник — и в военных, и в любовных битвах, — чем покорил Лизино сердце, оттеснив галантным натиском окружавших ее кавалеров.