История Абулфейз-хана

[Возымев] намерение изложить этот горестный рассказ и эту [невыносимо] печальную повесть, слабый и расстроенный Абдуррахман-и Тали', [появляющийся] из авангарда Солнца слова, подобно ничтожной пылинке в окошке ушей слушателей, доводя до слуха [своих] высокоименитых читателей (т. е. слушателей) и до сведения все до тонкости знающих лобызателей высочайшего порога несколько обрывков своего волнения, позволяет себе изложить в виде воспоминания в нескольких разделах случай мученической смерти счастливого государя-мученика [Убайдулла-хана]. Надеюсь, что /3 а/ читатель и слушатель помянут автора в своих молитвах, а если, паче чаяния, окажутся [в настоящем изложении] ошибки и недоговоренности, то они милостиво извинят [его]. Привет и почет [всем вам]!

В 1123 г. хиджры пророка, — да благословит его Аллах и да приветствует! — 27-го числа священного месяца мухаррама, в среду утром[10]

, случилось над ним (Убайдулла-ханом) это злодеяние, [происшедшее] от вращения времени и от сего непостоянного неба, чтобы остаться навечно на страницах истории. Случилось внезапное происшествие, [порожденное] этим вероломным миром, чтобы груди оставались истерзанными, а очи плачущими! Дорогой мой, во вращении вселенной нет остановки, в ее непоколебимости нет постоянства.

Этот мир — тот день, когда в беспредельной пустыне разлуки, [с райскими блаженствами] послышался скорбный плач Адама, искреннего друга [Аллаха], — да будет ему мир! — «Боже наш, мы погубили [души наши], прости нас, [ибо] ты наилучший из милосердных!»[11] /3 б

/ [Этот мир] — та храмина, в которой неоднократно повторялись уроки пророческого достоинства[12] Эноха, этот мир — печь чувственного огня, которая втягивает в себя [людей], как Ноя — пучина потопа, он — огонь Немврода, гаснущий в воде небытия[13]

; [он] — очи Иакова, потерявшего зрение в разлуке с Иосифом, а праведного Иосифа ввергнувший в когти волка смерти; [он] — гора Синай, расплавившая [все] существо Моисея, собеседника Аллаха, [неизреченным] блеском небытия; [он — тот, который] уничтожил [пышный] трон Соломона. Иначе говоря, этот мир не есть место веселия и довольства, и тот, кто смеялся [здесь] подобно раскрывающемуся бутону розы, того напоследок унес ветер небытия; он, подобно нарциссу, раскрыл глаза, а осень смерти вырезала ему их палочкою скорби. Хотя кипарис высоко поднимается в своем росте, а в конце концов плотник валит его безжалостною пилою. /4 а/ Соответственно сказанному и в согласии с этим положением и приснопамятные жизненные обстоятельства его величества, блаженного хакана-мученика Сейида Убайдулла бахадур-хана, который не успел еще сорвать цветок желания в саду [своей] жизни, как холодный ветер смерти унес его [своим] нечаянным дуновением. Он не успел еще подышать в свое удовольствие на престоле миродержавия, как в чашу его жизни влили отравленную воду печали. В те дни, когда могущественный хан соизволил прибыть из богоспасаемого города Самарканда в великолепную Бухару и от Солнца своего величия бросил тень счастья на головы населения этой области, чаша его благополучия [тогда] была переполнена и меч его покровительства для государства Бухары был крепостью[14]

. Однако часть сброда из среды узбеков[15], страшась втайне справедливого государя, всегда держала в мысли, как бы разбить стеклянный сосуд его жизни камнем вероломства и уничтожить цветник его дней самумом жестокости. /4 б/ И постоянно эти коварные каверзники, эти вероломные смутьяны держали на уме, как бы прекратить жизнь этого храброго человека. Большая часть [их] полагала [для осуществления заговора] подослать к хану группу лиц под видом просителей и в тот момент, когда хан, натянув поводья коня, остановится, [чтобы выслушать просьбу], застрелить его из-за угла. Часть же стояла за то, чтобы в том месте Намазгаха, где его величество располагается для совершения молитвы в праздник жертв или разговения, вырыть яму, наполнить ее нефтью и поджечь, чтобы дымом честолюбия [своего] погубить луч его жизни.