История афинской демократии

Аристотель – сторонник середины. Чрезмерное богатство и чрезмерная бедность, по его мнению, вредны: первое ведет к деспотическому господству, вторая – к рабскому подчинению. Лучшие законодатели – из среднего класса. Симпатии Аристотеля на стороне Солона, которого он причисляет к этим лучшим законодателям и который, по его словам, дал афинянам строй, представлявший середину между олигархией и демократией. Кратко, сдержанно и холодно говорит он в «Афинской политии» о Перикле, к которому, очевидно, не благоволит, и лучшими государственными деятелями «после древних» называет Никия, Фукидида Алопекского и Ферамена, которому ставит в заслугу борьбу с противозакониями и то, что он мог заниматься политической деятельностью при всяких формах государственного устройства, «как это и подобает хорошему гражданину»; а к Клеону и подобным ему демагогам Аристотель обнаруживает явную антипатию. Лучшим из бывших в Афинах правлений он считает ту умеренную демократию Пяти тысяч, которая так недолго существовала после падения олигархии Четырехсот в 411 г. до Р.Х.

Замечательно, что и Платон, и даже Аристотель, бывший современником Филиппа и Александра, имеют в виду только греческий полис, город-государство, – тип, тогда уже отживавший свой век, уже обреченный на гибель: когда Аристотель кончал свою «Политику» в 30-х гг. IV в., наступала эпоха Александра Великого и его преемников, эпоха эллинизма, с новым типом более или менее обширных государств-монархий.

Демагоги вызывают неудовольствие не одних философов. Удивляюсь, пишет, например, Исократ, обращаясь к афинянам, как вы не видите, что нет рода более злонамеренного в отношении к массе, чем дурные ораторы и демагоги. Ибо, кроме иных зол, они желают, чтобы вы терпели недостаток даже в самом необходимом для дневного пропитания, так как они видят, что кто может содержать себя на свои средства, те преданы интересам государства и держатся наилучших советников, а кто живет платой за посещение судов, народных собраний и тому подобными доходами, те вследствие нужды зависят от них, демагогов, и очень благодарны за возбуждаемые ими обвинения в государственных преступлениях, жалобы и прочее сикофантство. Демагоги с величайшим удовольствием готовы видеть всех граждан в нужде, благодаря которой они царят. Они думают не о том, чтобы нуждающимся доставить средства к жизни, а о том, чтобы тех, кто, по-видимому, имеет какое-либо состояние, уравнять с нуждающимися (De pace, 129)… Наши предки избирали одних и тех же лиц и в главы государства, и в стратеги, а мы делаем противоположное: тех, кем мы пользуемся в качестве советников в важнейших делах, мы не считаем достойными быть выбранными в стратеги как людей, не имеющих ума, а тех, с кем никто не стал бы советоваться ни о частных, ни об общественных делах, мы посылаем в качестве облеченных полномочиями, как будто они там, за пределами Аттики, будут мудрее (De pace, 55). Кто желает мира, тех афиняне не любят и подозревают в склонности к олигархии, а тех, кто побуждает к войне, и сикофантов принимают за друзей народа. Об одном и том же в один и тот же день мы бываем разного мнения, и то, что осуждаем, прежде чем вступить в собрание, собравшись, голосуем, а немного спустя, когда разойдемся, снова порицаем (De pace, 52). Исократ мечтает о возвращении к старому строю времен Солона и Клисфена. Государство, говорит он в «Ареопагитике», находится в расстройстве. Ему грозит опасность. Хорошего управления мы не имеем и не ищем; распущенность принимаем за народоправство, противозаконие – за свободу, развязность – за равенство. Нынешним государственным строем все недовольны. Единственное средство предотвратить опасность и устранить зло – это восстановить строй Солона и Клисфена. Исократ оговаривается: он не противник демократии; олигархию и привилегии немногих отдельных лиц он порицает, равенство же и демократию хвалит, но не всякую, а благоустроенную…

Так в IV в. ясно обнаружился разрыв между тогдашней демократией и умственной аристократией. Платон если и пытался провести в жизнь свои идеалы, то не в демократических Афинах, а в Сицилии; свои надежды он возлагал на тирана Дионисия и своего друга Диона. Известно, какое горькое разочарование он испытал при этом. На общественную деятельность в Афинах Платон смотрел с презрением. В «Феэтете» («Теэтэт». – Примеч. ред.) он сравнивает «теоретическую», созерцательную жизнь философа с жизнью людей практических и политиков. Философ свысока взирает на все треволнения последних. Он присутствует в государстве лишь телом; он не знает дороги в суд или в народное собрание; золото, знатность, влияние, могущество – все, чем увлекаются такие люди, для него – ничто. И в действительности мы видим, как многие уединяются в частную жизнь.