«И потому мы, опираясь на могущество и славнейшего сына нашего Фридриха, знаменитого и августейшего императора Римлян, и в его присутствии, а также с общего совета братьев наших кардиналов и всех других патриархов, архиепископов и многих князей, съехавшихся с разных концов вселенной, тех самых еретиков, лживые слова коих, а равно и их исповедание, полное всяческой лжи, силой настоящего декрета, утвержденного общей санкцией, а равно и всякую ересь, каким бы именем она ни называлась, властью нашей апостольской и содержанием сего постановления, мы осуждаем. И прежде всего катаров и патаренов, а также и тех, которые себя ложно именуют смиренными и лионскими бедняками, а также Пассагийцев, Иозефинцов, Арнольдистов, и навсегда объявляем всех таковых подлежащими анафеме. Осуждаем также всех, которые о Таинстве ли тела и крови Господа нашего Иисуса Христа, либо о Крещении, либо о браке, либо об остальных церковных таинствах толкуют не так, как святая Римская Церковь проповедует и наставляет, а равно и тех, которых она еще прежде сего признавала за еретиков, или если их таковыми считали отдельные епископы в своих диоцезах, с согласия своего клира, или сами клирики, когда кафедра состояла вакантной, с одобрения, если они того желали, соседних епископов, — всех таковых равно предаем анафеме. Их укрывателей и защитников, а равно и всех, которые вышеназванным еретикам оказывали какое-либо покровительство или расположение, были ли то «утешенные», или «верные», или «совершенные», или одержимые иными позорными именами, подобным же образом объявляем подлежащими таковому же осуждению» [2_150]
.Все эти громы на Юге никого не напугали; к ним слишком привыкли, как и к тем мерам, которыми они сопровождались. Епископы и архиепископы напрасно объезжали свои приходы и увещевали еретиков. Распоряжениям католических священников во всем противодействовали местные феодалы. Судьба насмехалась над усилиями римской политики. Лангедокское духовенство должно было снова дозволять публичные диспуты католических священников с еретиками. Такой диспут провел аббат Бернар де Фонткод с вальденсами около 1190 года, в пределах нарбоннской епархии. Свои доводы он позже изложил в особом сочинении [2_151]
.Когда Роже, покровитель ереси, скончался, епископ безьерский Жоффруа попытался через свое влияние на опекуна молодого Раймонда Роже (которому суждено было позже погибнуть за новую веру) по имени Бертран де Сей-сак обеспечить по крайней мере безопасность личности и имущества католического духовенства в стране. Был заключен договор между опекуном и епископом. Поклялись друг другу в верности, обещая быть добрыми и верными помощниками против всех.
Впрочем, альбигойцев все это очень мало занимало. Епископу папским актом было предоставлено право издать новый эдикт об изгнании еретиков из графства Безьера, Альби и Каркассона. Кажется, епископ не прибегнул к этому средству, сознавая его бесполезность. Изгонять альбигойцев из Альби, когда папские власти вместе с Целестином III ничего не могли сделать у себя в Италии против патаренов, которые как раз произвели настоящую революцию во Флоренции; изгонять на бумаге из страны, на которую были обращены тогда взоры всех ревнителей мысли на Западе и где эта мысль была свободна, — означало бы для католиков лишний раз показать собственное бессилие и ничтожество своего морального влияния в Лангедоке. Но подобные договора с епископами заключал еще покойный виконт, которого нельзя было заподозрить в пристрастии к католицизму. Не желая, вероятно, предпринимать серьезной войны с Римом, он хотел казаться добрым католиком, предоставив епископу судебную и полицейскую власть в Безьере, оставляя за собой дела исключительно по убийствам и прелюбодеянию. Все такие акты имели лишь формальное значение.
В Тулузе же даже светская власть, а не только духовная, оказывалась бессильной. Когда Ричард, ставший английским королем, возобновил старую вражду и произвел вторжение во владения Раймонда V, отняв у того семнадцать замков, то одновременно с этим вспыхнуло восстание в столице. Здесь, вероятно, не обошлось без интриг Ричарда, хотя восстанием руководила могущественная альбигойская партия, выдвинувшая девизом восстания коммунное знамя. Известно только, что в присутствии всего народа тулузского граф должен был поклясться, между прочим, в следующем: под опасением суда никто не может впредь убить кого-либо из жителей, оскорблять их, делать им малейшую обиду. Суд же должен производиться консулами, а за отсутствием — их мудрыми мужами Тулузы. Сам граф отказывался от всякого суда, а обязывался только в точности исполнять то, что решат епископы и консулы. Их приговор имеет полную силу и на этот раз, в деле оскорбления графа, который обязан довольствоваться приговором правящих консулов.