С нашего ракурса, когда мы смотрим в начало, уже зная конец, можно ясно различить, как те книги, что ныне составляют наш Новый Завет, встали на иной путь, ведущий в канон Священного Писанием: этот процесс завершился к тому времени, когда Ориген писал комментарии на оба Завета, как будто они были друг другу сродни. Но если мы вернемся чуть назад во времени, то увидим, что прежде новозаветные книги воспринимались как исторический и богословский ресурс — но не как Священное Писание в том плане, в каком им считались ветхозаветные книги; и полагаю, нам бы стоило уделить какое-то время размышлениям об этом раннем этапе в развитии Библии: так мы сможем увидеть больше нюансов в текстах, обретших у христиан статус священных. Например, это объясняет, почему Новый Завет всегда представал во множестве манускриптов и никогда — в едином авторитетном тексте, – скажем, таком, как масоретский текст Еврейской Библии. И уже только по этой причине можно поставить под вопрос любые попытки апеллировать к точному выражению тех же изречений Иисуса, записанных в Евангелиях. Самые первые христианские авторы просто не делали этого (или же не могли): им приходилось обращаться к сути евангельских историй и изречений, форму которых они передавали весьма вольно. Представление о точном словесном вдохновении пришло позднее: даже когда о Новом Завете уже начали мыслить как о Священном Писании, его все еще не воспринимали как завершенный и совершенно точный текст. Насколько же сильнее выражалось такое отношение в те дни, когда в нем все еще видели, по сути, собрание источников — своего рода памятные записки для проповедников Евангелия, сохраненные в простых кодексах?
В главе 9 мы читали, как причислялись к канону еврейские Писания. Это подразумевало два процесса: широкое согласие в том, что ряд книг — не меньше
обладает авторитетом, и решение о том, что им обладает лишь этот ряд книг — но не больше. В первом смысле практически все книги, из которых состоит наша современная Еврейская Библия, в I столетии нашей эры уже были каноническим Священным Писанием, и насчет статуса ныне принятых книг в иудаизме никогда или почти никогда не было никаких сомнений. Во втором смысле книги, которые могли стать частью канона, все еще оставались — и со временем иудеи их отвергли, а христиане, вопреки этому, приняли. Если принять терминологию, которую предпочитаю я, нам придется сказать так: все, что сейчас есть в Еврейской Библии, в I веке нашей эры уже считалось Священным Писанием, но только во II–III веках появился четко ограниченный канон, официально исключивший другие книги. И мы уже начинаем понимать, что такое разграничение могло бы оказаться благотворным и для новозаветных книг. Почти все книги, которые присутствуют сейчас в нашем Новом Завете, принимались христианской Церковью как авторитетные к концу II столетия{266}. По меньшей мере эти книги во времена Оригена составляли христианское Священное Писание. Но это не значит, что в него не могли войти другие книги: никто еще не установил принцип, согласно которому канон ограничивался только лишь книгами, уже бывшими в нем, и мы сами видели, что христианские учители, желая привести свидетельства в поддержку своих аргументов, по-прежнему цитировали иные Евангелия и даже а́графа — незаписанные, передаваемые изустно изречения. Примерно в таком же положении находилась Еврейская Библия в I веке нашей эры: ее главная суть, сердцевина, уже давно была определена и никем не оспаривалась, но ее окружал смутный ореол иных произведений, которые еще могли претендовать на ту или иную степень авторитетности. В следующей главе мы рассмотрим, как развивалось представление о том, что книги, отличные от тех, которые ныне составляют наш Новый Завет, необходимо исключать. Этот процесс не завершился и к концу IV века — и можно даже сказать, что в каком-то смысле он продолжается даже сейчас.11. Официальные и неофициальные тексты