История частной жизни. Том 2: Европа от феодализма до Ренессанса

Несколько племянников прево вступают в сговор, в котором участвуют также другие родственники, обозначенные менее определенно, и даже один человек со стороны. Заговорщики совершают убийство в церкви и начинают приводить в исполнение вызревший политический план: передать Фландрию в руки Вильгельма Ипрского, бастарда графского рода, который пообещал обеспечить безнаказанность преступников. Однако объявившиеся тут же мстители за Карла Доброго из числа его домочадцев, с одной стороны, и король Людовик VI, стремившийся утвердить господство с помощью своего кандидата на графский титул, Вильгельма Клитона, с другой, не оставляют низкорожденным выскочкам шанса осуществить их заговорщический план: находясь под бременем вины, все члены родни, даже те, кто не принимал участия в преступлении, были повержены один за другим. Гальберт уже постфактум описывает и оправдывает это коллективное злополучие в терминах родового проклятия; именно он (или его «народные» вдохновители) создает «Эрембальдов». Это имя принадлежит предку одного рыцаря низкого происхождения. Он предал своего сеньора, кастеляна Брюгге (некоего Больдрана, следы которого вообще–то не обнаруживаются ни в одном документе!): сначала совратил его жену, а затем сбросил его самого в реку и прибрал к рукам кастелянство с женой в придачу. Таким образом, кара, настигшая убийц графа, — а их сбросили с башни — повторяет то первое преступление, а также является возмездием за него, замыкающим на себе историю этого подлого — фиктивного — линьяжа. Тут значим по крайней мере сам вымысел легендарного эпизода, который в генеалогической литературе, как правило, закладывает основы процветания достойного рода (genus): молодой герой, доблестный незнакомец, получает руку девицы или вдовы в качестве вознаграждения за совершенный подвиг; через женщину потомство мужчины приобретает честь (имущество и престижное происхождение).

Если в такой подаче линьяжа сквозит что–то искусственное, то лишь потому, что обычно очертания этого коллектива менее определенны. Как бы то ни было, его базовое ядро патри- линейно: произведенный в ранг caput generis, главы рода, благодаря высоким должностям, занимаемым в графстве, Бертульф устраивает карьеру сыновьям своих братьев, к которым питает привязанность, так как вырастил их в своем доме; если в настоящий момент каждый из них живет собственным домом, то они все равно продолжают зависеть от Бертульфа в том, что касается планирования и координирования их жизненных сценариев, а его дом является знаковым местом, «местом престижа» для всей группы. Ламберт, отец Борсиарда, живет и здравствует, находясь на периферии этой системы: будучи кастеляном Редденбурга, он стремится (впрочем, безуспешно) отстраниться от дела, в котором его сын является одним из главных фигурантов.

В отношении него, как и в отношении других членов рода, встает вопрос о коллективной вине; некоторые пытаются ускользнуть от возмездия. Так, кастелян Дидье Хакет, брат Бертульфа, пытается откреститься от убийц графа перед принципалами Фландрии: «Мы осуждаем их поступок, и мы бы совершенно отдалили их от себя, если бы не были вынуждены считаться, хотя и против воли, с тем, что они наши кровные родственники <…>» (чтобы предоставить им убежище, помощь, дать совет). Хитрый прием или конфликт ценностей? Есть нечто трагическое в том, как этот человек отбивается от своих родственников. Однако такая оборона имеет под собой определенные основания. Ни от Тальберта, ни от его современников не ускользнул тот факт, что некоторые родственники с определенной выгодой для себя отреклись от злосчастной когорты: любимец «народа» и почти что дворянин Роберт Дитя (сын кастеляна Дидье) был удостоен двойной привилегии: он избежал тюремного заключения вместе со своей «родней» и был умерщвлен через отрубание головы, а не через повешение. Кровные узы, несмотря ни на что, связывают насмерть.

Мера вины в этом деле у каждого своя, а инициатива не исходила от всего рода в целом. Тальберт в своем рассказе выделяет устойчивую группу родственников, которую ничто не мешает квалифицировать как линьяж, хотя другой хронист, Готье Теруанский, смещает акцент в сторону совместного проживания: Бертульф для него — это прежде всего pater familiasy глава домочадцев. В то же время группа заговорщиков в его глазах — это союз на договорной основе. С другой стороны, оба автора без обиняков указывают нам на двусмысленность положения свойственников, что может усложнить социологическую экспертизу: любой брак влияет на положение каждой из двух групп родственников и создает между ними определенную взаимозависимость; насколько нам известно, мужья племянниц Бертульфа не избежали гибельной участи; правда, они, за одним исключением, на протяжении всей истории остаются в тени. Это говорит о сложном, почти произвольном взаимодействии между родством и свойством.