Читаем История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны полностью

Ретроспективный поиск себя, которым занимается человек, ведущий дневник, вызывает сожаления, ностальгию, но в то же время дает надежду и стимулирует воображение, пробуждает амбиции, увы, неясные. Очевидно одно: будущее представляется весьма умеренным; эта осторожность противоречит образу века, в ходе которого должны разыграться аппетиты. Не следует забывать о привлекательности воспроизводства себе подобных и силу механизмов, которые его поддерживают. Всесторонняя опека, система «рекомендаций», коротко говоря, груз и запутанность семейных отношений долгое время тормозят меритократию, которая, даже после установления республики, будет в загоне. По словам Теодора Зельдина, боязнь переутомления, эксцессов, внедренная в сознание медиками, способствует умерению амбиций. Следовало бы также упомянуть, что снисходительно–пренебрежительное отношение к классической гуманистической rekmneht уменьшает ее влияние. Сколько зрелых людей, читавших Горация, стремились в первую очередь к праздности (

otium), жили по принципу «лови момент» (carpe diem
), по образу поэтов–префектов, описанных Винсентом Райтом[393], хозяина шоколадной фабрики, чиновника из романа «Несчастье Генриетты Жерар» Луи–Эдмона Дюранти. В погоне за публичным признанием, о чем свидетельствует страсть к приукрашиванию, начинают стремиться к богатству, а сложность положения парвеню прекрасно демонстрирует, что дело не только в деньгах.

Отныне становятся понятны некоторые цифры, и в первую очередь непреходящая привлекательность свободных профессий и государственной службы. Опрос, проведенный в 1864 году среди учащихся провинциальных классических лицеев, показал, что амбиции молодежи этой среды фокусируются на юриспруденции, медицине и военной карьере, а именно на Сен—Сире. Буржуазия предпочитает государственную службе бизнесу. Кристоф Шарль оценил солидность механизмов воспроизводства и непреходящую привлекательность государственной службы. Политехническая и другие высшие школы также привлекательны, хотя практика пантуфляжа[394] еще не вошла в широкое употребление и, следовательно, подобная карьера пока не может принести большого дохода.

В рабочей среде гордость за свое мастерство, престиж помощи сдерживают желание социального бегства; эти факторы объясняют одновременно размах технической эндогамии и малую вероятность продвижения по службе. Господствует стабильность социального статуса, и то, что от поколения к поколению люди все чаще стремятся сменить профессию, в данном случае не должно вводить в заблуждение.

Жак Рансьер со всей очевидностью показал важность опыта, полученного в 1830–1850‑х годах рабочими, на которых свалилась новая напасть. Жалея времени, украденного работой, и пред полагая для себя иное предназначение, нежели эксплуатация со стороны хозяев предприятия, они страдали от некоего избытка бытия. По ночам эти пролетарии грезили о будущем, о своей идентичности. Такое напряжение испытывали немногочисленные индивиды, которые жили, как рабочие, но старались говорить и писать, как буржуа; это достигалось ценой величайших усилий — чтением сложной литературы, переписыванием текстов, заучиванием наизусть. То, что во времена Июльской монархии все больше рабочих заставляли себя посещать вечер нюю школу, свидетельствует о распространенности подобных амбиций. Истории отдельных индивидов смягчают немые цифры и дают нам возможность узнать о происхождении этого желания.

Деревенский народ также понемногу начинает задумываться об ином будущем; следы первых проявлений этого процесса следует искать не в словах, а в жестах. Так, жестокое преступление убившего свою семью Пьера Ривьера может быть интерпретировано как признак персонального осознания коллективного неблагополучия. Амбиции формируются медленно и неравным образом, в зависимости от образа жизни и структуры семьи; создаются имущественные структуры и — очень кстати — решается проблема, поставленная младшими детьми одноветвевой семьи. По мнению Грегора Далласа, изучавшего крестьянство в исторической провинции Орлеане, дальнейшая индивидуализация ослабляет связь матери и детей, усугубляет чувство неуверенности и ведет к распаду «крестьянского хозяйства», которое без этого смогло бы выстоять во времена экономических потрясений. Теплота отношений исчезает, и семья распадается. Несложно проследить множество других случаев подобного непочтительного отношения к родне, угасания чувств. Приведем лишь такой пример: один мигрант из департамента Крёз отказался присылать отцу часть заработанных денег, в результате чего отношения прервались, и он долгие годы не приезжал к матери и сестрам.

Перейти на страницу:

Все книги серии История частной жизни

История частной жизни. Том 2. Европа от феодализма до Ренессанса
История частной жизни. Том 2. Европа от феодализма до Ренессанса

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 2: Европа от феодализма до Ренессанса; под ред. Ж. Доби / Доминик Бартелеми, Филипп Браунштайн, Филипп Контамин, Жорж Дюби, Шарль де Ла Ронсьер, Даниэль Ренье-Болер; пер. с франц. Е. Решетниковой и П. Каштанова. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 784 с.: ил. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0293-9 (т.2) ISBN 978-5-4448-0149-9Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. Во втором томе — частная жизнь Европы времен Высокого Средневековья. Авторы книги рассказывают, как изменились семейный быт и общественный уклад по сравнению с Античностью и началом Средних веков, как сложные юридические установления соотносились с повседневностью, как родился на свет европейский индивид и как жизнь частного человека отображалась в литературе. 

Даниэль Ренье-Болер , Жорж Дюби , Филипп Арьес , Филипп Контамин , Шарль де Ла Ронсьер

История
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука

Похожие книги

И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата
И время и место: Историко-филологический сборник к шестидесятилетию Александра Львовича Осповата

Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям. В аналитических и комментаторских работах исследуются прежде ускользавшие от внимания либо вызывающие споры эпизоды истории русской культуры трех столетий. Наряду с сочинениями классиков (от Феофана Прокоповича и Сумарокова до Булгакова и Пастернака) рассматриваются тексты заведомо безвестных «авторов» (письма к монарху, городской песенный фольклор). В ряде работ речь идет о неизменных героях-спутниках юбиляра – Пушкине, Бестужеве (Марлинском), Чаадаеве, Тютчеве, Аполлоне Григорьеве. Книгу завершают материалы к библиографии А.Л. Осповата, позволяющие оценить масштаб его научной работы.

Сборник статей

Культурология / История / Языкознание / Образование и наука