История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

В результате многим женщинам, имитирующим истерику, кажется, что они выступают на сцене. Беглые взгляды, двусмысленные улыбки истерички входят в арсенал женщины–соблазнительницы. Для мужчин теперь будет большим искушением путать проявления болезни с оргастическим безумием или провокациями уличных девок. Каждая женщина, дающая мужчине авансы, знает она о том или нет, напоминает Августину, молодую прелестную звезду Сальпетриер. Шарко и его последователей не утомляют ни эти беглые взгляды, ни «страстные позы», ни «экстазы»; они без конца заставляют своих актрис изображать горе, пока те не решатся на побег.

Откуда взялась идея этого театра? Откуда это неутолимое желание врачей наслаждаться непристойными метаморфозами на сцене? Откуда этот неслыханный авторитет врача, которого женщины принимают (а иногда кажется, что и сами врачи считают себя таковыми) то за Бонапарта, то за Иисуса? Неоспоримости терапевтической цели и необходимости совершенствования взгляда врача недостаточно, чтобы объяснить удовольствие от женского эротизма, замешанного на страдании. Возможно, этот театр истерии представляет собой утонченную тактику рационального использования мужского желания. В Сальпетриер в этой сложной игре эксгибиционизма и вуайеризма проявляется ущербное отношение к желанию, которое пытаются изобразить.

Частная клиентура Шарко огромна и частично состоит из иностранцев. Каждый год мэтр консультирует пять тысяч человек. Поэтому не удивляет такое количество истеричек, сидящих по домам; обычная девушка, раздираемая желанием, как Марта, в своей семье считается неизлечимо больной.

Вся эта бурная деятельность оборачивается жестокими — и бесполезными — методами лечения. Здесь речь не идет о театре как таковом, который позволяет актрисам занимать привилегированное положение в аду под названием Сальпетриер, но о тысячах гистерэктомий (удаление матки), проводимых без участия Шарко, прижиганиях шейки матки — проводимых самим Шарко, гипнотическом лечении истерии и, наконец, о лечении измученных женщин наркотиками, что приводит к алкоголизму, эфиромании и морфинизму.

Потребность в алкоголе

Опьянение доставляет удовольствие; часто желание выпить сопровождает тяжелую жизнь. Показательно, что алкоголизм появился в XIX веке; именно тогда люди начали пить в одиночку. Господствующие классы и поддерживающие их врачи объясняют склонность рабочего класса к алкоголю отсутствием морали. Чтобы покончить с этой новой напастью, которая разрушает семью, мешает экономить деньги, благоприятствует сокращению населения, ускоряет вырождение расы, разжигает социальные противоречия, посягает на величие родины, следует повышать нравственность пролетариата. Начинается антиалкогольная кампания; начиная с 1873 года появляются различные лиги и объединения, которые возлагают надежды на школу, казарму, идею города–сада, правильную организацию досуга рабочих и, более всего, на морализаторское действие женщины. Не так явно эта кампания направлена против алкоголизма в светском обществе. В частности, очень беспокоит пристрастие к абсенту. Абсент вреден для мозговых клеток, вызывает эпилепсию; как и его спутник — сифилис — он может уничтожить генофонд господствующих классов. Приличный человек, напивающийся в ярко освещенных кафе, кроме того, представляет собой непристойное зрелище.

В 1890 году рабочее движение подхватило кампанию, организованную буржуазией, однако зло при этом анализируется с другой точки зрения — с точки зрения нищеты пролетариата. Несмотря на это, борьба с алкоголизмом ведется рабочими с неменьшим жаром. В их кругах он рассматривается как помеха в организации рабочего движения; в нем видят новый наркотик для народа. Когда влияние религии ослабевает, алкоголь начинает путать умы и мешать классовой борьбе. Здесь тоже морализаторская роль отдается женщине. Рабочая женщина должна настроить мужа на умеренность, а искупительная роль буржуазной дамы заключается в том, чтобы вернуть неверующего супруга на путь истинный.