История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Что мы едим? Это все сплошной обман, и в очередной раз мы сталкиваемся с тайной. Эти прекрасные фрукты? Они напичканы пестицидами, обмазаны силиконом, лишены всякого вкуса. Вина? Они все разбавлены, в них добавлены сахар, сера. Курица? Да чтобы донести до рта это дряблое мясо, нужна ложка! Давайте почитаем состав того, что мы собираемся есть. Здесь царит полнейшая галиматья: «консерванты», «красители», «наполнители», «усилители вкуса»... Продукты больше не заворачивают, их «калибруют», чтобы они соответствовали упаковке. Потребитель не знает секретов производства. Опыты показали, что ребенок всегда выбирает наиболее сладкий продукт, даже если в него была добавлена горечь, чтобы не чувствовалось, что на самом деле он сладкий. Пищевая промышленность предлагает нам горькие, соленые, перченые продукты... которые все как один содержат сахар: беарнский соус, майонез, даже колбаса! «Современный едок не знает, что он ест <...>. История продуктов теперь неизвестна» (К. Фишлер). Эта неизвестность порождает страх. Медики бьют тревогу в связи с новыми методами кормления птицы и скота. Журналисты обнародуют документы, провоцирующие панику, что вызывает сокращение продаж. В 1970-е годы оно коснулось крупного рогатого скота, в особенности телячьей печени. «Мясо еще можно есть, но на свой страх и риск. Особенно при плохой переносимости антибиотиков, энзимов, транквилизаторов, гормонов и пр.», — пишет один журналист в статье под названием «Опасные коктейли»³

’. Мясо еще едят, но со страхом. Табак вызывает рак? Можно бросить курить. Но если курица, цесарка, телятина, говядина, фрукты и салат тоже вызывают рак, что остается? О званых обедах вспоминают все реже, все чаще думают об их последствиях. Измеряют уровень холестерина. Едва встав из-за стола, бегут в лабораторию проверять метаболизм. Если врач — человек стройный, его приговор неумолим: «Вы слишком много едите». Систематически листая журнал Elle, находим огромное количество статей и рекламы, напоминающих о стройности: «Надо быть стройной»; «Надо худеть»; «Как сохранить стройность». И тот же самый еженедельник с успехом распространяет красивые кулинарные рецепты, которые можно вырезать и сохранить. Таким образом, во Франции по-прежнему много едят, но теперь с опаской и стыдом.

ТЕЛО ПОД УГРОЗОЙ.

ПАЦИЕНТ СТАНОВИТСЯ КЛИЕНТОМ

Болезни вчерашнего дня

Французы не только хорошеют, но и становятся все более здоровыми. Зельдин утверждает, что в межвоенный период каждый десятый—то есть примерно 4 миллиона человек—болел сифилисом и каждый год 140 ооо от него умирали. По этой причине рождалось по 40 ооо мертвых младенцев в год. Гонорея наступала, и созданная в 1924 году Национальная лига против опасности венерических заболеваний не смогла сдержать ее натиска из-за отсутствия эффективного лечения. Туберкулез достиг такого размаха, что государство, вмешиваясь в частную жизнь, потребовало сообщать о выявленных случаях заболевания, умножило количество диспансеров, сформировало отряды санинструкторов и открыло школы патронажных медсестер. Социальный контроль больных облегчался урбанизацией. Десятки тысяч людей ежегодно умирали от того, что называли не совсем понятными терминами «инфекционные болезни» или «тяжелый грипп». Действия властей были небесполезными: после 1929 года не было больше заболеваний тифом; эпидемия кори 1930-1931 годов была локализована; множество вновь открытых санаториев в значительной степени сократили количество заболевших туберкулезом, однако полностью искоренен он не был. Чем большее распространение имели болезни, тем более они скрывались: сифилис и гонорея держались в секрете, а о том, что у соседа туберкулез, часто узнавали по тому, что он уезжал в санаторий. Физическая боль считалась делом житейским, к ней не относились как к провалу медицины. В те годы принимали гораздо меньше обезболивающих таблеток, чем в наши дни, и как-то приспосабливались к бессоннице, не прибегая к снотворному. I Мировая война была бы другой, если бы не привычка солдат к боли.