История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

Вот что пишет Доминик Десанти: «Согласно сталинской логике, не могло существовать никакого „логического возражения мудрости, концентрическими кругами исходившей от московского центра“, как говорил Савариус. Могу сказать, что именно благодаря судебным процессам и публичным объяснениям, которые я им давала, я окончательно и бесповоротно стала сталинисткой»²⁰

. Она уверяет, что написала эсСе «Сталинисты», «чтобы показать, как и почему, когда приходит необходимость верить, можно отрицать любую информацию, способную разрушить или поколебать веру»²¹

. Она задает себе вопрос: «Если бы „Архипелаг ГУЛАГ“ появился тогда,—убедил ли бы он меня?» — и отвечает на него: «Нет, я бы не поверила, потому что ничто не может лишить надежды в условиях неумолимой необходимости. СССР для нас оставался спасителем, мифом, в то время как с нацистами мы столкнулись лично»²²

.

В1954 году начался экономический подъем, а Морис Торез в 1955 году опубликовал работу «Экономическое положение во Франции, мифы и реальность», в которой вопреки очевидности обличал «полнейшее обнищание» рабочего класса. В этом популистском тексте мы видим то же желание все отрицать. К этой теме будут постоянно возвращаться в следующее десятилетие. «Закон абсолютного и относительного обнищания проверен и подтвержден опытом». «В современной Франции покупательная способность почасовой заработной платы снизилась вдвое по сравнению с довоенным уровнем». «Кепки, которые в недавнем прошлом носили рабочие, теперь не по карману, и вместо них перешли на простые береты». «Парижский рабочий ест меньше мяса, чем в годы Второй империи». Генеральному секретарю вторят экономисты Партии: в январском номере издания Économie et Politique за 1965 год Ж. Кан «доказывает», что в период с 1957 по 1962 год покупательная способность снизилась на 6-9%. Национальный институт статистики и экономических исследований, не являющийся филиалом ЦРУ, приводит следующие цифры, касающиеся благосостояния рабочих семей в 1954 и 1969 годах соответственно: машинами владели 8% и 61,9%, телевизором — 0,9% (в среднем по стране 1%) и 71,3%, холодильником—3,3% и 80,5%, стиральной машиной — 8,5% и 65,5%. Бедная Франция села за руль автомобиля, стала собственником жилья. Рабочие начали брать кредиты, что очень взволновало ФКП: ежемесячные выплаты грозили снизить их боевитость, а начиная с 1960-х годов телевидение спровоцировало абсентеизм—рядовые коммунисты перестали ходить на собрания и митинги. Отрицание реальности свойственно не только коммунистическим деятелям: люди часто отказываются замечать неверность супруга или супруги, о чем известно всей округе, смеющейся над обманутыми мужьями и женами; не желают знать о том, что ребенок принимает наркотики, и т. п. В политическом же плане (приведем лишь один пример, касающийся «свободного мира») потребовалось все упорство «матерей площади Мая»*, чтобы западное общество поняло, что в основе «порядка», царящего в Буэнос-Айресе, лежат пытки и исчезновения людей, то есть террор. Очевидное отрицается не столько для того, чтобы убедить другого, сколько для того, чтобы успокоить себя. Почему Райк и Сланский признали вину? Для коммуниста ответ ясен: потому что они были виноваты. Почему колдунья созналась, что имела контакт с Вельзевулом? «Потому что это правда»,—отвечал вчера инквизитор, продолжая разводить костры, чтобы оправдать предыдущие сожжения. «Как только появляется Другой, Соперник, аргументы которого сильны и задевают за живое, люди становятся фанатичными и жестокими. Вот почему в период холодной войны фанатизм был наиболее опасным», — признает Жан-Туссен Десанта. Но этого было бы недостаточно, если бы коммунистические активисты не сплотились под знаменем ненависти, которую они вызывали и которая являлась для них доказательством «признания».

* Ассоциация матерей, чьи дети «исчезли» в годы военной диктатуры в Аргентине (1976-1983).

Коммунист, непременный «внутренний враг»