История детской души

— «Да, я скажу вам!» — с новым приливом бешенства, воскликнул м-р Велискурт. «Я вам выскажу истину-она же говорила одну ложь! Ваша мать презренное создание!. Ваша мать-низкая тварь, -развратная женщина!., она опозорила и меня и вас! Понимаете-ли вы, что значит, когда женщина покидает своего мужа и, как вор под прикрытием ночи, бежит с другим человеком? Знайте же! это сделала ваша мать… „Друг,“ который дает ей счастье — господин Лассель, подлец и баловень высшего общества — с ним она ушла и никогда больше не вернется. Никогда не вспоминайте о ней, никогда не произносите ее имя! Запомните! с этого дня, у вас нет больше матери!..»

Лионель приподнял вверх свои маленькие, дрожащие руки, точно ими хотел себя заслонить от невидимых ударов, — сердце его порывисто билось, на мгновение взгляд его беспомощно остановился на профессоре Кадмон-Горе, и ему показалось, что суровое лицо учёного выражало нечто похожее на сострадание — он хотел что-то выговорить, но не мог — перед ним и вокруг него все подернулось туманом — только с ужасающей ясностью выступало страшное лицо отца и страшный смысл слов его.

— «Вам известно, что значит опозоренная жизнь,» продолжал м-р Велискурт, «хотя вы еще очень молоды, вы уже знаете из истории, что были женщины, которые решались умереть, лишь бы не быть опозоренными. Не такова ваша мать! Она не скрывает своего позора, она им гордится! В былые времена ее привязали бы к позорному столбу, или плетьми засекли бы.» Произнося эти слова, он поднял правую руку, как будто держал в ней невидимый бич, которым хотел карать свою преступную жену. «Когда вы станете взрослым человеком, вы краснеть будете при одном воспоминании о вашей матери — она негодная, она…

Но тут Лионель, ухватившись за его руку, раздирающим голосом закричал:

— «О довольно, довольно! Не могу, не могу больше это слышать!.. Я люблю ее! Да, люблю-и перестать ее любить не могу!.. Она целовала меня, она меня обнимала — и было это так недавно… Забыть это не могу, право не могу! Я люблю ее! Мама, моя мама!»

Он смутно видел, какой ненавистью загорелись устремленные на него глаза его отца, смутно слышал, как профессор укоризненно произнес:

— «Довольно с него — оставьте же ребенка…»

И вдруг ему показалось, что облик его отца растёт, принимаете сверхъестественные размеры, и охватило его непреодолимое желание бежать — куда? он сам не знал, — ему было все равно-только бы уйти — уйти скорее… и он пустился бежать… выбежал из дома, добежал до Коммортина и там, как безумный бежал прямо по улице, пока не повстречалась ему знакомая мисс Кларинда Пейн, которую он не видал с самого отъезда Монтроза — он бросился к ней и громко закричал:

— «О, мисс Пейн, ведь, это не правда! О, скажите же мне!… это не можете быть правда… Моя мама не навсегда уехала? О, нет, нет-она меня любите, я ведь это знаю! Она бы меня не бросила… скажите мне, милая, милая мисс Пейн, вы, ведь, не думаете, что она — нехорошая?…»

Мисс Пейн взглянула на него, и мгновенно ее женская душа постигла всю муку души бедного ребенка, — ужас его сомнений, его скорби, его полное одиночество… вместо ответа, она широко раскрыла ему свои объятия — но Лионель ответа ждал — и, содрогаясь от ужаса, он теперь прочел его в бесконечной жалости ее печальных глаз… жизнь в нем точно остановилась… казалось ему, что небо, земля, далекое море, все вдруг поглотила темная бездна, что сейчас поглотите она и его… он хотел ринуться вперед — и без чувств упал у ног Кларинды Пейн.

Глава XI

— «Лучше увезите его на несколько дней,» — говорил м-р Гартлей, веселый, благодушный деревенский доктор, одной рукой щупая слабый пульс Лионеля, а в другой держа часы. «Необходимо переменить всю обстановку — как-нибудь развлечь его. У него было нечто в роде нервного удара, — да — да — весьма прискорбно! — я узнал уже в деревне… как это ужасно! — к «несчастно, эти семейные драмы теперь не редко случаются… Можно себе представить, до чего вы удручены!…»

Эти отрывистая речи были обращены к м-ру Велискурту, который, то бледнея, то краснея, под давлением различных ощущений, не мог совладеть с собою, и не скрывал, до какого исступления доведен и постыдным поведением жены, и неожиданной болезнью сына. —

Лионеля, в полном бесчувственном состоянии, принесла на руках какая-то простая женщина, — особа эта, в деревне торговавшая молоком и яйцами, торжественно называла себя — Кларинда Клеверли Пейн, — изумительно, до чего доходит глупость Девонширского простолюдья! — и… эта-то особа имела нахальство выразить свое соболезнование ему — ему Джону Велискурту! — и она осмелилась, говоря о его сыне, сказать, да еще в присутствии прислуги:

— «Помоги, Господи, бедной, осиротелой пташке!»