История ересей

Интересен традиционализм еремитов и в их организации. Джанбонитов и сильвестринцев отличает единство их организации. И при этом формы организации стоят в связи с теми, которые в эту эпоху были выработаны большинством монашеских орденов, главным образом цистерцианцами. Перед нами только один образец стремления всех орденов эпохи к внутреннему единству, к слиянию в одно целое разбросанных общежитий. К этому же путем мучительного внутреннего процесса шли францисканцы и в конце концов достигли этого. Еремиты обращались к традиционным образцам и легче сохраняли свое единство. А благодаря единству возможно было планомерное, руководимое из центра воздействие на мир. Ордена оторвались от места, и индивидуальная работа монастыря заменилась работою ордена, единообразно проводящего те же идеи в разных местах, воплощавшего конкретное выражение религиозных стремлений эпохи в величественно раскинувшейся постройке. Единство сделалось могучим фактором обратного влияния на мир создания мира, но оно было и симптомом, показывающим относительную силу тех или иных конкретизаций религиозного идеала и пределы их распространения.

С рассмотренными орденами еремитов многими чертами соприкасаются целестинцы, созданные Петром Мурроне, потом занявшим папский престол под именем Целестина V. В своем ордене Целестин настаивал на точном соблюдении бенедиктинского устава, между прочим на разрушающем обособленность отшельников друг от друга ежедневном капитуле братьев. Согласно с практикою XIII века, в его ордене, как и в других известных нам еремитских организациях эпохи, ежегодно созывался Capitylum generale. Так и для еремитов-целестинцев типичны взаимное общение и единство. Целестин изнурял и терзал свою плоть до появления червей в ранах на его теле, но в то же время старался развить благотворительную деятельность своего ордена, и сам играл видную роль духовного советчика масс, притекавших в монастырь, раздавая им благословенный хлеб, находя «verba aedificationis» и для лиц духовных, увещевая мирян не возлагать надежд на суету мирскую, сплачивая их в терциарскую организацию. Не менее характерно, на этот раз, вероятно, обусловленное францисканскими влияниями, стремление к бедности. Кларено передает, что Целестин — verus evangelicus et humilitate verissimus frater minor^{176}

— любил такую бедность, какую соблюдали минориты. «Он твердо решил соблюдать ее со своими братьями, но по повелению папы принужден был принять собственность». И с этим согласуется свидетельство биографа о его заботах, касающихся возможного соблюдения бедности его братьями.

В истории целестинцев следует отличать идеалы основателя ордена от жизни ордена. Последний возник помимо воли самого Целестина, желавшего быть только анахоретом. «Святой человек решил в сердце своем с самого начала обращения своего оставаться в одиночестве и не создавать общежития братьев, но одно думает человек, а другое Бог». Твердо идя по «тропе покаяния», Целестин стремился прочь от братьев в одинокую пещеру. Сознавая свою непригодность к управлению орденом, «он решил навсегда остаться одиноким в уединенном месте». В поисках такого уединения он уходит все в более пустынные места, пока его не призывают на папский престол. Но все это не меняет существа дела. Сам Петр Мурроне уже не анахорет XI века. Его орден типичен для еремитизма ХIII века, хотя элемента проповедничества в целестинцах мы и не видим. И создание целестинцев помимо воли Целестина показывает силу аскетических тенденций эпохи.