История ересей

Рост организаций мирян уже сам по себе указывает на то, что религиозное движение XII–XIII веков не ограничивается кругом лиц, стоящих вне социальных связей и легко их разрывающих. Напротив, оно захватывает массы, неразрывно связанные с ними, так же как дерево связано с родною почвой, как бы высоко не поднялась его вершина. И если заглянуть несколько глубже, проникнуть за поверхность движений эпохи, сосредоточить взгляд не на идейной, эмоциональной и организационной стороне их, а на том, что их создает, станет ясной народность, массовость интересующих нас движений. Это обнаруживается везде в переплетении религиозного с политическим и социальным. В истории катаризма немало случаев, когда трудно сказать, имеем ли мы дело с еретиками или гибеллинами: часто оба эти слова синонимы не только для папы. И было бы неправильно представлять себе дело таким образом, что папы зачисляют в число еретиков своих политических противников или еретики ищут помощи гибеллинов. Было и это, но не в этом суть. Отделить религиозное от политического и социального труднее, чем кажется с первого взгляда; вполне этого сделать невозможно, и своего рода гилозоизм должен быть руководящим принципом историка культуры. Кто скажет, какова пропорция религиозных и социальных импульсов в вальденских «верующих», создающих congregationes laborantium? Гумилиаты известны нам лучше, но где грань между социальными и религиозными мотивами движения? — В жизни все перемешано и переплетено, и можно, внимательно вглядываясь в эпоху, утверждать только одно: религиозный подъем захватывает широкие слои; сплетаясь со всем, спрямляется во всем. Религиозное движение XII–XIII веков народно по среде своего действия, по своему духу и происхождению.

С этой точки зрения интересны периодические подъемы религиозности масс, иногда выливающиеся в такие яркие явления, как «Аллилуйя» или флагеллантство. Но это только два наиболее ярких проявления текущего и конвульсивно вздрагивающего религиозного процесса. Для данного городка или местечка событием, коллективным подъемом была смерть какого-нибудь местного святого или даже епископа, обретение мощей или реликвий в перестраивающейся церкви, перенесение их, чудеса вдруг начавшие твориться у чьего-либо гроба и т. д. Известный подъем выражался в появлении какого-нибудь нового братства или в расцвете старого, сопровождал нового проповедника. Немного мы знаем о результатах францисканской проповеди в Умбрии, где многие бросали привычный образ жизни ради одеяния кающегося, многие тщетно боролись с чарующим ядом новой жизни и бежали прочь, завидев бедного брата. Может быть, биографы Целестина и преувеличивают толпы стекающегося к нему народа. Но даже если так, всякий еремиторий, будь это общежитие Сильвестра или пещера Целестина, всякий монастырь, клаузу-ра кларисс или дом нищенствующего ордена, никогда не теряли связи своей с жителями города или соседних селений. По дорогам вечно тянулись идущие к братьям или сестрам богомольцы и жаждавшие совета духовного; другие несли обратно в сутолоку города духовный мир, омытую слезами покаяния душу. Религиозное чувство поддерживалось всегда, всегда было в состоянии некоторого напряжения, и малейший повод иногда и нерелигиозного порядка мог вызывать отдельные обращения или коллективные движения.

Аллилуйя и флагеллантство 60-го года и были такими коллективными движениями. Они только и удостоились внимания современников, не умевших, да и не старавшихся выделить религиозные моменты повседневности.