История ересей

В тот момент, когда Иоанн покидал Болонью и даже ранее, в городах северной Италии уже началась Аллилуйя — «время покоя и мира — отложено в сторону воинское оружие — приятства и радости, веселья и ликования, хвалы и торжества. Пели песнопения и хвалы божественные знатные и простые, горожане и сельчане, «юноши и девы, старцы вместе с малыми». В Парме, как видел Салимбене, каждая вичиния совершала торжественные процессии со своим знаменем, на котором изображен был ее святой покровитель и «genus martyr!! ejus». Большими толпами стекались в город мужчины и женщины, мальчики и девочки с хоругвями, ветками дерев и зажженными свечами, «ut praedicationes audirent et Deum laudarent; et cantabant «Dei voces et non hominis» et «Ambulabant homines in salvatione»^{180}. Утром, в полдень и вечером все собирались на проповедь… Проходя по городу, процессии останавливались в церквях и на площадях, и «воздевали руки к Господу во хвалу Ему и благословение во веки; и не могли удержаться от божественных славословий. Так упоены они были любовью божественной». «Etbeatus, — прибавляет Салимбене, — qui plus poterat benefacere et Deum laudare».

Но так же как в Болонье, религиозный подъем сочетается с жаждою социального мира. Во всех почти центрах новой «devotionis» ей предшествовали усобицы и борьба. Модена была взволнована борьбою партий, из которых одна убила подеста Гкбриэле деи Конти и терпело жестокое преследование от стоявших у власти противников. Раздоры утомили граждан и в Парме. Еще тяжелее жилось населению Пьяченцы, раздираемой борьбою партий, изгнавшей в 1132 г. своего подеста, вовлекшей в свои неурядицы и Кремону и осложнившей свое положение покровительством ереси. Наконец, на восток от Вероны военные действия не прекращались, деля на партии городское население, обостряя раздоры, опустошая и выжигая поля крестьян.

Для всего движения характерно сочетание религиозного подъема с жаждою социального мира. Это то же настроение, которое ранее проявилось в Болонье и которое теперь, в 1233 году, ярче и шире сказалось во всей северной Италии на пространстве от Кремоны, Пьяченцы, Пармы, Реджио и Модены на юго-западе до Вероны на севере и Тревизо с Тревизскою Маркой на востоке. Слабее — только в сожжении еретиков и проповеднических успехах Петра Мартира — выразилось оно в Милане и отозвалось в далеком Сан-Джермано.

Весной 1233 г. в Парме появился какой-то брат Бенедикт, может быть тот же, который в июне проповедовал в Сан-Джермано. Был он «homo simplex et illiteratus et bone innocentie et honeste vite»^{181}. Бенедикт не принадлежал к какому-либо ордену, «жил сам по себе и стремился угодить одному только Богу, но очень дружен был с братьями миноритами». Носил он армянскую шапку, длинную черную, опоясанную ремнем одежду с широким, спускающимся от шеи до пят красным крестом спереди и сзади, и черную длинную бороду. Его называли «frater de Cornetta», надо полагать потому, что перед началом проповеди он всегда трубил в маленький медный рожок. Проповедовал Бенедикт на площадях и в церквах, окруженный большою толпой мальчиков и девочек с зажженными свечами и ветвями. «Начинал он славословия свои так и говорил по-итальянски: «Laudato et benedetto et glorificato sia lo pаtre!»^{182}

И мальчики громким голосом повторяли то, что он сказал. А потом он повторял те же слова, прибавляя: «Sia lo fïjо!»^{183}И мальчики подхватывали и пели эти слова. Потом в третий раз повторял он те же слова, прибавляя: «Sia lo Spiritu sancto!»^{184} И потом: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя!» Затем он трубил и после этого проповедовал, говоря хорошие слова во славу Божию. И после этого в конце проповеди так приветствовал блаженную Деву:

Ave Maria, Clemens et pia,Gratia plena, virgo serena;Domine Tbcum, et Tu mane mecum!

Benedicta tu in mulieribus, que peperisti pacem hominibus etan gelis gloriam!Et benedictus fructus ventris Tui, qui, coheredes ut essemus sui,nos fecit per gratiam!^{185}