Но были ли арнольдисты? Такой тонкий исследователь, как Мюллер, сомневался в их существовании. Брейер в своей тщательной статье, кажется, подвел итог этому вопросу, хотя построение им отношения их к другим группам и не лишено гипотетичности. Арнольдисты были. Прежде всего протест Арнольда слишком глубоко коренился во влечении масс к моральному идеалу Евангелия и их отношении к клиру, чтобы не вызвать сочувственных откликов. Это особенно справедливо для Ломбардии, где еще не умерли настроения Патарии и куда помещают арнольдистов наши источники. Можно подметить следы сочувствия Арнольду даже среди клира… Мы вправе предполагать существование арнольдистов и поверить даже немногочисленным указаниям источников. А такие есть. Иоанн Солсбе-рийский говорит об Арнольде: «Hominum sectam fecit, que adhuc (т. e. в начале бо-хгодов XII в.) dicitur heresis Lombardorum»{55}
. Несомненно, что до начала XIII века арнольдисты существовали как самостоятельная группа, и одним из отличительных их признаков было отрицание действенности совершаемых грешником-священником таинств. Надо думать, что и упоминающие о них в буллах папы имели некоторое представление о существе их лжеучения. Труднее определить пределы распространения новых еретиков, но некоторые данные (Иоанн Солсб. Бонакурз, Лигурии и буллы) и соображения общего характера позволяют помещать их в Ломбардию. Отвергать существование арнольдистов вXII веке нельзя. Впрочем, недоверчиво относятся главным образом к свидетельствам, касающимся более позднего времени, т. e. XIII века. В самом деле, буллы могут упоминать об арнольдистах только по традиции, не заботясь о том, существуют или нет они в действительности; Стефан Бурбонский мог говорить о них, основываясь на том, что знал о самом начале XIII в. К счастью, Брейер указал на текст известного Дуранда, от которого, впрочем, тотчас же и отрекся, усумнившись в его показательности для XIII в. Дуранд лучше, чем какой-либо другой источник, позволяет представить себе еретическую природу арнольдистов. «Вероломные еретики арнольдисты говорят, что нигде не написано, чтобы Христос отдал невесту Свою — Церковь — под охрану нечистых и роскошествующих служителей, или чтобы он передал им власть совершать священные таинства, или ключи Царства, или власть вязать и разрешать. Только одни они (еретики), как говорит об этом Григорий, и справедливые во плоти своей обладают властью вязать и разрешать, как апостолы, жизнь и веру которых вместе с их учением они соблюдают. Поэтому, говорят арнольдисты, совершаемые такими клириками таинства не имеют силы и не служат ко спасению». Мы здесь имеем дело, конечно, с учениками Арнольда: существо учения то же, даже ссылка на Григория как бы повторяет письмо Ветцеля. Но некоторые стороны как будто выдвинуты вперед. Исходя из идеала ecclesiae primitivae и апостольской жизни, арнольдисты, как и Арнольд, категорически отрицают современную церковь. Но уже нет никаких надежд на ее реформу, напротив, стараются обойтись без нее. Отсюда вытекает положение, что апостольская жизнь не только необходимое, но и достаточное условие обладания властью вязать и разрешать. Правда, и сам Арнольд «de sacramento altaris non recte dicitur sensisse»{56} и указывал на взаимную исповедь, как на выход из положения, создающегося в результате отказа от исповеди у грешного клира. Но почему формулировка положений арнольдистов у Дуранда резче обвинений, бросаемых самому Арнольду его врагами? Может быть, это — случайность, но, может быть, и указание на обострение арнольдистских идей после смерти учителя. Пойдем немного далее. Перед нами совершенно катарское положение; точно так же только в связи сучением катаров может быть понято обвинение самого Арнольда, но вероятнее только арнольдистов, в том, что они уклонялись от церкви в учении о крещении младенцев, т. е. отрицали его смысл. Я считаю необходимым особенно подчеркнуть в тексте Дуранда противопоставление baptismus aquae и manus impositio, которое, без всяких сомнений, должно быть возведено к учению катаров. Что-нибудь одно: или Дуранд взвел это обвинение на арнольдистов по ошибке, или, что ввиду свидетельств Оттона и Бонакурза вероятнее, они действительно поддались влиянию катаризма. А в таком случае и в поставленной нами по поводу первого текста Дуранда дилемме следует предпочесть второе решение, т. е. допустить обострение идей Арнольда в среде арнольдистов. Сопоставим это с теми условиями, в которые попали ученики и приверженцы Арнольда после его смерти и особенно в Ломбардии, и с теми выводами, которые выше мы постарались сделать из их нового положения. Арнольдисты, отказавшись от надежды реформировать церковь, стали в непримиримое к ней отношение; отбросив положительное содержание доктрины Арнольда, выдвинули отрицательные ее элементы. И ломбардские настроения могли только усиливать резкость их выступлений, облегчать внутренне логическое развитие их учения, а проповедь катаров способствовать его определенности и принципиальности. Арнольдистам второго поколения яснее и строже рисуется идеал истинной церкви, непереходимою пропастью отделенной от римской. Необходимым качеством служителя церкви должна быть апостольская жизнь, которую ведут сами арнольдисты, лишенные крова, поддерживающие свое существование даже не десятиной, которую соглашался уступить клиру Арнольд. А так как епископы и священники не подражают апостолам, таинства, совершаемые ими, значения не имеют. Но как обойтись без таинств? Возможен двоякий исход: или отвергнуть совершенно церковные таинства, заменяя или не заменяя их другими, или же, исходя из своей моральной чистоты и апостольской жизни, признать за собой право совершать таинства вместо клира. Но в этот самый интересный момент эволюции арнольдистского учения источники наши умолкают. Мы успеваем только заметить, что арнольдисты как будто делают несколько шагов и в ту, и в другую сторону. Они признают за собой — новыми апостолами — власть вязать и разрешать, т. е. право исповеди. Идя по этому пути, они должны бы были достигнуть наиболее крайней формы вальденства. С другой стороны, вышеуказанное отношение их к таинству крещения, и в частности к крещению младенцев, обнаруживая влияние катаризма, позволяет предполагать начала разрушительной критики церковных таинств и появление склонности к замене их другими (manus impositio).