История Европы. Том 2. Средневековая Европа

В этот период энергично разыскиваются и переписываются старые, еще уцелевшие рукописи. Начало этой грандиозной деятельности положил созванный в 1274 г. во Владимире на Клязьме церковный собор, который настаивал на необходимости вести борьбу за просвещение и главное — восстановление правильного церковного законодательства. Есть основание полагать, что уже к началу собора была готова как образец киевская «Кормчая» — сборник норм права, при составлении которой использовали специально испрошенную из Болгарии от князя Якова-Святослава местную «Кормчую» (датируемую не позже 1273 г). И почти сразу по новосозданному киевскому образцу была составлена новгородско-софийская «Кормчая» (1276—1280 гг.). Эта новгородская «Кормчая» примечательна в двух отношениях: в ее состав вошла «Русская Правда» (в пространной редакции) и свод летописей «Русский летописец».

Не только воспроизведение «Повести временных лет» (напомним, что она и дошла до нас в списке не раньше 1377 г.), но и записи происходящих событий, их осмысление и оценка зажили вновь. Поначалу они делаются предельно лаконично и почти исключительно касаются монгольских разорений, прославляют бесстрашие борцов, таких, как ростовский князь Василько Константинович, черниговский князь Михаил Всеволодович.

Центрами летописания, продолжавшими владимиро-суздальские традиции, были Ростов Великий, может быть, Рязань и вне всяких сомнений Галицко-Волынская земля. Именно из нее вышел замечательный памятник «Ипатьевская Летопись», состоящая из Галицкой (примерно до 1260 г.) и Волынской (1261—1290). Летописцев Новгорода и Пскова волнуют прежде всего местные дела. Это не значит, конечно, что новгородцы и псковичи были равнодушны к внешней опасности: нападения крестоносцев, строительство крепостей давали им интереснейший исторический материал, в том числе и внешнеполитического характера.

В конце XIII — начале XIV в. в Северо-Восточной Руси появляются новые летописные центры, постепенно берущие на себя во все большей степени задачи ведения общерусского летописного дела. Они соответствовали, как правило, государственно-политическим центрам. Так, до нас дошел через белорусско-литовское посредничество Тверской свод 1375 г., включенный в состав так называемого Тверского сборника и особенно ценного «Рогожского Летописца». В Тверском летописании особое место занимает «Летописец» великого князя Бориса Александровича (1425—1461), в котором в полный голос прозвучал призыв Твери к освобождению Руси. Эту историческую задачу, как известно, выпало выполнить Московскому княжеству.

Начальные этапы летописи Московского княжества столь же скромны, но одновременно и столь же целеустремленны, как и его история. Придворный «Летописец» Ивана Калиты вскоре сливается с «Летописцем» Петра — митрополита всея Руси, что сразу придает этому своду особое значение. В полной мере общерусский свод появляется, однако, лишь в 1408 г., при митрополите Киприане, выдающемся русском церковном и культурном деятеле, выходце из прославленной, столь много значившей для славянского мира Тырновской школы (в Болгарии). Это Троицкая летопись, утраченная в огне Московского пожара 1812 г. И Тверь, и Нижний Новгород, и Рязань, и Смоленск, и Литва «оживают» на страницах этого замечательного произведения. Своды более «частного» характера создаются в 1418 и 1423 гг., затем в 30—40-х годах XV в.

Совершенно особое место занимает в московских сводах второй половины XV в. мотив героической борьбы народа с иноземными завоевателями. Впрочем, эта идея была органически присуща русской литературе и общественной мысли XIII—XV вв. Достаточно указать на широко популярную на Руси «Повесть о житии Алесандра Невского», созданную «самовидцем его возраста», т.е. не позже третьей четверти XIII в.; «Повесть о Псковском князе Довмонте» (XIV в.), во многом восходящую к предыдущему житию как образцу; жития Михаила Тверского и Михаила Черниговского (XIV в.).

В повестях о разорении Рязани или о Меркурии Смоленском отражена непосредственная реакция на монголо-татарское нашествие. Русь оказалась под игом, но ее герои предстают как непобедимые и бессмертные. Евпатий Коловрат в Рязани со своей небольшой дружиной подобен «мертвым восставшим». А Меркурий в Смоленске и обезглавленный держит в одной руке меч, а в другой — голову. Такие повести сродни эпосу. Высоким патриотическим пафосом проникнут дошедший до нас фрагмент поэмы «Слово о погибели земли русской» (около 1246 г.), который начинается с трогательно лирического описания «светлой и прекрасно украшеной земли Русской». По мнению ряда исследователей, окончательное складывание жанра былин происходит именно к этому времени, не позже XIV—XV вв. Не случайно, видимо, в них так ярко и органично сливаются герои-«храбры» Киевской Руси и совсем еще живые в памяти картины монголо-татарского нашествия и русских героев этого времени.