История французской революции. От первых дней до Директории

Бриенн снова представил нотаблям проект Калонна, связав себя ранее сделанным заявлением перед общественным мнением, нотабли дали свое согласие на несколько мелких реформ. Он добился отмены некоторых дополнительных сборов, внутренних пошлин, добился разрешения откупа от барщины и сделал заем в 6 миллионов франков в форме пожизненной ренты. Форма этого займа оказалась неудачною; государству, правда, не надо было выплачивать обратно этих шести миллионов франков, но неизбежный при пожизненной ренте высокий процент увеличивал дефицит в государственном бюджете, а с ним и недовольство. К тому же заем в шесть миллионов при финансовом расстройстве Франции имел не больше значения, чем капля воды, упавшая на горячий камень, и, в конце концов, под влиянием денежной нужды Бриенн выступил с главным своим проектом. Это был проект земельного налога, проект обложения земельной собственности дворянства и духовенства. Чтобы подсахарить эту горькую для привилегированных пилюлю, он назвал этот новый налог вспоможением. Но нотабли громадным большинством отвергли это «вспоможение», и Бриенн понял, что далеко он с этим собранием не пойдет, Нотабли были распущены 25 мая 1787 года.

В этой борьбе с алчным двором привилегированные сословия не только одержали победу, но и обманули народ; последний был еще неразвит и радовался тому, что и впредь на нем одном будут лежать государственные тяготы.

Бриенн же от своего плана не отказался. Хотя этот вопрос и послужил уже причиной падения Тюрго, Неккера и Калонна, Бриенн все же мог упорнее отстаивать его, потому что двор всецело был на его стороне; он предпочитал отказаться от предрассудка и согласиться на обложение, чем отказаться от роскоши, дорогих пиров и прочих удовольствий.

Бриенн обратился к парламентам. Парижский парламент без разговоров внес в реестр все королевские эдикты, основанные на заключениях нотаблей. Тогда министр финансов прибегнул к очень хитрому, как он думал, плану. К своему земельному сбору («вспоможению») он прибавил и гербовый сбор, который главной тяжестью своей должен был лечь на третье сословие. Он надеялся, что парламент не выступит против гербового сбора и свяжет тем себя перед общественным мнением народа настолько, что не сумеет противиться и земельному сбору.

Если бы министр первоначально внес один только проект гербового сбора, план его, вероятно, удался бы. Но он внес оба проекта одновременно и, таким образом, дал возможность хитрым парламентским парикам отразить удар с поразительной ловкостью. Они ни слова не сказали о налоге на дворянство и духовенство, а говорили только о гербовом сборе и о тяжести, с какой он ляжет на народ; можно было подумать, что эти бескорыстные члены парламента о себе вовсе не думают. Вследствие этого, симпатии народа склонились на сторону парламента, так как он так же мало мог уследить за подвохами привилегированных сословий в борьбе с двором, как за интригами двора. При бурных криках одобрения возмущенных народных масс парламент отверг оба проекта. В пылу прений парламент увлекся. Было высказано мнение, что право обложения налогами принадлежит только генеральным штатам вообще. Наконец, чтобы окончательно расстроить планы правительства, парламент заявил, что, регистрируя королевские эдикты, он до сих пор пользовался правом утверждения налогов; но, присвоив себе это право, парламент действовал вопреки основному государственному закону, так как только генеральные штаты или другое какое-нибудь общее народное представительство вправе утверждать налоги.

Это заявление вызвало возбуждение во всей Франции, и народ выразил парламенту свою симпатию бурными демонстрациями. Для абсолютной монархии это был тяжелый удар. Когда дело дошло до нарушения их классовых интересов, представители привилегированных сословий не остановились перед тем, чтоб нанести монархии столь чувствительный удар; громадные последствия его трудно было рассчитать наперед, и позже они не раз могли пожалеть о нем.

Пока же никто не понимал значения сделанного шага. Разыгралась та же комедия, которая всегда в таких случаях до сих пор разыгрывалась. Парламент был созван на «подушечное заседание», и эдикты были зарегистрированы по указу короля. Но парламент не остановился на полпути и заявил, что принудительное регистрирование недействительно и не имеет силы. За это парламент был переведен в Труа, и этот приказ был выполнен военной властью самым диким образом.

Таким образом, и здесь де Бриенн потерпел неудачу; топор, занесенный им на привилегии дворянства и духовенства, вызвал только отчаянное сопротивление со стороны их представителей, которые, в свою очередь, занесли свой топор над абсолютной монархией вообще.