Однако, когда правительство отменило твердые цены, Пешехонов подал в отставку. Он сослался на то, что эта мера увеличит расходы государства на два миллиарда. Его заменили бывшим министром торговли и промышленности Прокоповичем, как более стойким в борьбе с рабочими. Представитель буржуазии Рохович, сравнивая Прокоповича с Пешехоновым, дал такую ему характеристику: "И можно себе представить положение министра торговли и промышленности, который призван содействовать развитию торговли в стране, когда рядом с ним другой член правительства (речь идет о Пешехонове. - Ред.) борется и принимает меры к полному уничтожению торговли"[523].
Прокопович стоял за свободу торговли и был приемлемым кандидатом для ликвидации хлебной монополии.
Эсеры и меньшевики, как и ставленник их Пешехонов, боролись с наступлением правительства на рабочий класс и трудящихся только на словах. Вместо того чтобы обратиться к массам с требованием предать Керенского суду, они ограничились бесплодной болтовней. Ленин охарактеризовал их позиции так: "Правительство нарушает закон, принимая в угоду богачам, помещикам и капиталистам такую меру, которая губит все дело контроля - продовольствия и оздоровления расшатанных донельзя финансов, - а эсеры и меньшевики продолжают говорить о соглашении с торгово-промышленными кругами, продолжают ходить на совещания с Терещенко, щадить Керенского и ограничиваются бумажной резолюцией протеста, которую правительство преспокойно кладет под сукно!.."[524]
Удвоение хлебных цен являлось гигантским налогом на трудящихся. Росчерком пера правительство за счет рабочих и крестьянской бедноты подарило помещикам и кулакам два миллиарда рублей. Удвоение хлебных цен подорвало заготовки, развязало руки спекулянтам, расстроило еще больше финансы, усилило голод и разруху. В сентябре печать отмечала: "В настоящее время благодаря несоответствию цен на продукты сельского хозяйства и фабричного производства идет в провинции усиленная спекуляция. Крестьяне, вместо того чтобы везти хлеб на рынок и продавать его по установленным твердым ценам, нагружают им мешки и всеми правдами и неправдами под видом багажа везут хлеб в более крупные города и сбывают его по более высокой цене. В поездах и на станциях железных дорог вы видите перегруженных мешками спекулянтов, с помощью солдат или просто посторонней публики взваливающих в вагоны или теплушки набитые хлебом мешки для продажи в крупных городах"[525].
Самогоноварение распространилось по всем губерниям, истребляя хлеб по признанию Министерства продовольствия в "ужасающих количествах". Спекуляция расширила свой фронт. Буржуазный деятель Кондратьев писал: "Твердые цены были удвоены... Но тем не менее ввиду быстрого возрастания вольных цен новые твердые цены и таксы далеко отстают от них"[526].
Удвоение цен усилило не только хлебную спекуляцию, но и содействовало росту цен вообще. "Повышение хлебных цен на 100 процентов произвело ошеломляющее действие: цены на некоторые продукты питания увеличились в два раза"[527], сообщали из Таврической губернии.
"Замечается повышательная тенденция на продукты, имеющие чрезвычайно отдаленное отношение к хлебу"[528], информировали из Херсона. Из Харькова сообщали: "Экономически сильное крестьянство надеется на новое повышение цен, вера в твердую продовольственную политику правительства нарушена"[529]. После того как правительство раз повысило цены, владельцы хлеба были уверены, что оно повысит их еще. Хлеб - "валюту всех валют" - стали придерживать. Саботаж заготовок хлеба находил все новые формы: зерно утаивали, портили, вредительски обрабатывались поля под будущий урожай. Эмиссар правительства, работавший в Орловской губернии, сообщал о посеве на засоренных полях, небрежной вспашке, о невывозе навоза. Из Могилевской губернии писали в Министерство продовольствия о явно ложных цифрах хлебных запасов, показанных помещиками, один из которых был уличен в укрывательстве 10 тысяч пудов хлеба. Хлеб прятали, чтобы спекулировать, уничтожали, чтобы не давать трудящимся города.
Надвигалась голодная зима. Нормы выдачи повсеместно были уменьшены. Продовольственные беспорядки распространились от Днепра до Амура.