История груди

Доктор Моро вошел в мою комнату, чтобы посмотреть, жива ли я. Он дал мне вина и вернулся в салон. Я позвонила горничной и нянькам, но прежде чем я смогла поговорить с ними, в мою комнату без предупреждения вошли семеро мужчин в черном: доктор Ларрей, господин Дюбуа, доктор Моро, доктор Омон, доктор Риб, ученик доктора Ларрея и ученик господина Дюбуа. Негодование вывело меня из состояния ступора, в котором я пребывала. Зачем так много и почему без разрешения?

Возмущение женщины сменяется ужасом. Ей сказали лечь на кровать, которую поставили в салоне. Она на мгновение «испытала замешательство» и даже подумывала о бегстве. Но когда Бёрни услышала, как врачи приказывают горничной и двум нянькам выйти из комнаты, к ней снова вернулся голос. «Нет, — закричала я. — Позвольте им остаться!..» Врачи заспорили, и это привело ее в чувство. Но горничная и одна из нянек убежали. Я велела другой няньке подойти, и она повиновалась. Господин Дюбуа попытался отдавать команды на военный лад, но «я сопротивлялась всему, чему можно было сопротивляться». В последнем акте восстания против судьбы Бёрни собрала все женские силы против мужских. Но две трети ее «войска» бежали, и она осталась перед нападающими самцами лишь с одной нянькой. Женщина с тоской думала о своих сестрах в Англии, как о будущей защите.

Описание самой операции, сделанное Бёрни, представляет собой одну из вех в литературе, посвященной раку груди. Свою историю она рассказывает настолько откровенно, что остается только восхищаться мужеством автора и во время собственно операции, и позже, когда она заставила себя пережить все снова, перенося свои чувства на бумагу.

Потом ее уложили на кровать, прикрыв ей лишь лицо батистовым носовым платком, сквозь который было все видно. Она закрыла было глаза, чтобы не видеть «сверкание полированной стали», и услышала голос доктора Ларрея: «Кто будет держать грудь?» И Бёрни ответила, что будет держать ее сама. И только в этот момент по тому, как палец доктора провел сначала «прямую линию по груди сверху вниз, затем линию поперек и очертил круг», женщина поняла, что ей удалят всю грудь. Тут Бёрни снова закрыла глаза, «отказываясь смотреть, сопротивляться, вмешиваться, и печально согласилась совершенно покориться».

И началась «самая мучительная боль».

Когда смертоносная сталь погрузилась в грудь, разрезая вены, артерии, плоть, нервы, я уже не нуждалась в советах не сдерживать крики. Я начала кричать и кричала, не останавливаясь, все то время, пока делали разрез. И до сих пор удивляюсь, что этот крик больше не звучит в моих ушах, настолько невыносимой была агония. Когда рана была нанесена и инструмент вынули, боль ничуть не уменьшилась, потому что в открытую рану устремился воздух. Он ощущался как масса, но был острым и резал, словно кинжал с трехгранным клинком, разрывая края раны.

Бёрни продолжает вспоминать невыносимые подробности «ужасного отрезания» и ужасный скрежет ножа по грудной кости. Операция длилась двадцать минут — двадцать минут «в высшей степени невыразимой муки», которые терпела женщина в полном сознании, получившая в качестве анестезии всего лишь бокал вина. Нет ничего удивительного в том, что Бёрни потребовался почти год, чтобы обрести способность «говорить об этом ужасном деле» и написать письмо, которое дошло до нас как самый ранний отчет об операции рака груди с точки зрения пациентки.

Фанни Бёрни прожила еще почти тридцать лет после этой операции. Но это не было дано другой жертве рака груди, которая пережила мастэктомию в Америке всего через несколько дней после операции Фанни и умерла меньше чем через два года. История болезни Эбигейл Адамс Смит была блестяще воссоздана в недавней биографии ее матери Эбигейл Адамс, жены второго президента США ^[339]. В ней мы находим письмо, которое Эбигейл Смит написала знаменитому доктору Бенджамину Рашу (тому, кто подписал Конституцию, а также врачу и социальному реформатору). В нем она так описала симптомы болезни: