История инквизиции

Когда монах Готшальк открыто проповедовал в Италии, Далмации, Австрии и Баварии свое еретическое учение о предопределении, то Рабан Майнцский ограничился тем, что созвал собор, который в присутствии Людовика Германика осудил его учение. Но собор не наложил на него никакого наказания, а отправил его к его епископу, Гинкмару Реймскому, который, с согласия Карла Лысого, признал Готшалька на соборе в Чьерси в 849 году неисправимым еретиком. В то время настолько не привыкли еще присуждать еретиков к телесным наказаниям, что собор, приговорив Готшалька к розгам, счел нужным объяснить, что это не что иное, как простое бичевание, установленное Агдским собором для тех монахов, которые нарушили бы устав св. Бенедикта, отправившись странствовать без разрешительных грамот своего епископа. Если Готшалька заключили в тюрьму, то это только для того, как было сказано, чтобы он не распространял своей ереси. Законы Карловингов были весьма мягки к еретикам: их только приравнивали к язычникам, к евреям и обесчещенным людям и подвергали известным, предусмотренным законом, ограничениям.

* * *

В X веке Западная Европа находилась как бы в умственном оцепенении, что, конечно, мало благоприятствовало развитию ересей, требующему известного напряжения умственных сил. Церковь, единолично господствуя над спящей совестью, сложила заржавевшее оружие преследования и разучилась владеть им.

В 1018 году епископ Бурхардт составил свой сборник канонического права, и в нем нет даже упоминаний о еретических мнениях и о наказаниях за них, если не считать нескольких забытых канонов, опубликованных еще в 305 году Ельвирским собором относительно вероотступников, вернувшихся в идолопоклонство. Даже введение догмата о пресуществлении было встречено совершенно безучастно; только через двести лет после Готшалька Беранже Турский подверг это учение сомнению, но так как он не был создан для мученического венца, то легко уступил и отказался от своих взглядов. Более горячая вера катаров, начавших в XI столетии возмущать стоячие воды католической религии, потребовала более решительных действий; но даже и в отношении этих внушавших отвращение еретиков Церковь с трудом только согласилась прибегнуть к строгости. Это было для нее совершенно новое дело; она боялась стать в противоречие со своим собственным учением, которое проповедовало кротость и любовь к ближнему, и нужно было проявление народного фанатизма, чтобы пробудить ее от бездеятельности.

Преследование, имевшее место в Орлеане в 1017 году, было делом не Церкви, а короля Роберта Благочестивого; немного позднее были зажжены костры в Милане, но народом и даже против воли архиепископа. Церковь так мало была подготовлена к своим новым и ужасным обязанностям, что когда в 1045 году были открыты в Шалоне несколько манихеев, то епископ Роже обратился к льежскому епископу Вазо с вопросом, что с ними делать и нужно ли предать их в руки светской власти для наложения на них наказания; добродушный Вазо ответил на это, что не следует лишать их жизни, так как Бог, их Создатель и Хранитель, проявил к ним Свое долготерпение и милость. Биограф Вазо, каноник Ансельм, горячо осуждает казни, бывшие в Госсларе в 1052 году при Генрихе III, говоря, что, если бы Вазо был там, он восстал бы против этого, подобно св. Мартину в деле Присциллиана. Той же кротостью отличалось поведение св. Арнольда Кельнского около 1060 года: несколько человек, несмотря на неоднократные приказания, продолжали употреблять в пищу во время Великого поста молоко, масло и сыр; архиепископ разрешил им действовать по их усмотрению, добавив, что истинно твердые в вере не могут духовно оскорбляться различием в пище.

Еще в 1144 году Льежская церковь радовалась, что ей с Божьей помощью удалось вырвать большую часть уличенных и осужденных катаров из рук неистовавшей толпы, которая хотела их сжечь. Спасенных разместили по городским монастырям и послали к Папе Луцию II запрос, как поступить с ними.

* * *